Тим Леббон - Вечность

— Мы все рабы! — закричал Нокс, но толпа смеялась и улюлюкала. Он удивился, как вообще мог лелеять хоть какую-то надежду.

— Мой брат и я — такие же рабы, — ответила Эйнджел, и крики неожиданно стихли. Она бросила великана на лед, спрыгнула следом и встала ногами по обе стороны от его головы. Он видел ее пятнистую кожу, выдающую возраст, но чувствовал и силу, до сих пор кипящую в колдунье. — Рабы магии, покинувшей нас, — продолжала Эйнджел. — Рабы этого места, рабы нашего изгнания. Рабы нашей мести.

— Убить его! — заорал кто-то.

Поднялся одобрительный вой. Нокс повернулся, оглядел собравшуюся толпу кроутов в поисках знакомого лица, но сейчас они все были для него чужими. Он покинул их меньше дня назад, но уже не принадлежал к своему племени. Он изменился.

— Благословенны вы будете, — сказала Эйнджел, как будто разговаривая с тысячью детей. — Смерть — это все, что вы знаете.

Она наклонилась к Ноксу и, схватив его за грудки, подняла легко, как младенца.

Беглец взглянул ей в лицо. Она росла? Он усыхал? Он должен двигаться, сражаться, бороться! Но сигналы, которые он посылал конечностям, жалкими всхлипами выпадали изо рта. «Просто покончи с этим, — подумал Нокс. — Ну пожалуйста, убей меня». Маг поглядела на него в ответ и улыбнулась, как будто услышав мольбы.

— Ленора! — крикнула Эйнджел. — Ты знаешь, что делать!

Нокс ничего не видел, но слышал. Сокол задвигался на льду, неуклюжий без воздушной стихии. Его огромные ноги с грохотом сжались раз, два, три… А потом громыхнул взрыв, раздался сдавленный вопль толпы. Стало жарко, и облака пара скрыли их искусственным туманом.

— Все готово, госпожа.

— Все готово, — эхом отозвалась Эйнджел. — Предатель, — прошептала она Ноксу и перевела глаза на все растущую толпу.

— Это предупреждение. — Голос мага разнесся по всему склону. — Любого, кто попытается сбежать от моего брата и меня, ждет такая же судьба, а может, что-нибудь похуже. У нас нет магии, но есть знания. Пути и средства. И химикалии. Это Нокс! Смотрите, он живой! И он будет жить вечно!

Эйнджел бросила кроута на лед и встала над грудью беглеца. Ее волосы упали волнами по обе стороны головы, и Нокс впервые увидел ее подлинное безумие, скрытое от толпы. Глаза колдуньи сияли чем-то большим, нежели просто отраженный свет. Рот раскрылся, язык свисал вниз, а губы изогнулись в уродливой усмешке.

— Прими это, — сказала она, засунув какой-то шарик в рот Ноксу. — И это.

Эйнджел ударила его ножом в грудь, чуть выше сердца. Великан заскулил, дернулся вверх, еще больше насаживаясь на лезвие, но маг вытащила нож. Погрузив пальцы в рану, Эйнджел оставила внутри что-то холодное и твердое.

Затем колдунья выпрямилась и с размаха ударила Нокса кулаком в лицо. Его зубы сомкнулись на шарике и раздавили его. Отвратительная на вкус жидкость потекла по языку.

— Положите его внутрь, — сказала Эйнджел, встала и отошла в сторону.

Над беглецом медленно склонилась Ленора. Толпа вновь зашумела, но голоса раздавались как будто за тысячи миль отсюда — тихие, глубокие, беспрестанно карабкающиеся к какому-то апофеозу, который так никогда и не наступит. Посмотрев вверх, Нокс увидел, как первые снежинки висят в воздухе над ним. Просто висят.

«Что это?» — подумал он.

— Я увижу тебя снова, — сказала Эйнджел, и слова ее зазвучали вечностью.

Они оставили его в леднике.

Ленора приготовила яму — достаточно глубокую, чтобы Нокс мог вставать в ней или ложиться, вытягиваясь во весь рост. Лед, нагроможденный сверху, растворили взрывом химического огня. Весь процесс, казалось, занял несколько дней. Ленора двигалась очень медленно, а снежинки так и не упали. По крайней мере, Нокс этого не увидел.

Его мысли… они летели с прежней скоростью.

Ледник оказался далеко не безмолвным. Он стонал. Он ревел. Раз в несколько лет он с грохотом смещался. А в последний зимний день каждого года, когда солнечные лучи ударяли прямо в глетчер, древний лед сверкал бесконечным зеленым полем.

Первые сто лет Нокс провел, стараясь воскресить в памяти свои мечты.