Питер Кроутер - Вечная ссора

— Как ты это делаешь?

— Что?

Эбботт кивнул на грузовик, который вверх колесами пролетал мимо кабины и одновременно спокойно стоял на том же самом месте, где и был до того, как они проехали мимо.

— Вот это.

— Ты про осколки душ?

«Прекрасно, — подумал Пол. — Я беседую о метафизике со старым психом, пока его поезд разносит все вокруг».

— У грузовиков, машин и зданий есть душа? — спросил он.

— У всего есть душа, приятель. Все остается почти таким же, когда я проезжаю мимо.

— А люди?

— Они меня не видят, — довольно резко ответил старик, повернувшись вправо.

— Я тебя вижу, — заметил Эбботт.

— Ага, ты видишь.

— Ну и что это значит в великом плане бытия?

— Может, у тебя зрение лучше, чем у остальных. А может, есть работа, которую необходимо выполнить.

— Ну, у меня действительно есть работа, — хмыкнул Пол. — Мне надо написать целую серию статей о том, насколько далеко сердце Америки ушло от общей корпоративной структуры страны в новом тысячелетии.

— Звучит очень увлекательно, — ответил старик, сдвинул рычаг вперед и жестко провернул колесо.

Пейзаж за окном опять дернулся, а паровоз проломил квартирный дом.

— Но там, где ты меня подобрал, все было по-другому. В этом… в Мадригале. Там-то все здания явно не остались в целости и сохранности.

— Ну, это же Мадригал. И как я уже говорил, они все починят. Тот старик… он…

— Да, я знаю. Ангел.

Машинист кивнул, не удосужившись повернуться:

— Теперь ты наконец понял.

Поезд накренился влево, и Эбботт все-таки врезался в стену. Он что, должен спрыгнуть отсюда? Ну уж нет! Может, когда этот сумасшедший устанет, он притормозит…

— А передохнуть ты не собираешься?

— Я не отдыхаю.

— Не понял. А помощник у тебя есть?

— Нет.

— А когда ты спишь?

— Я не сплю. — Старик потянул рычаг, подержал его какое-то время, затем повернул в сторону. — Я не сплю, не ем. В туалет тоже не хожу, кстати.

Эбботт моргнул, переваривая информацию. И в туалет не ходит? Если это правда, тогда у парня кишки должны быть размером с дирижабль, а мочевой пузырь — с ангар, где хранят этот самый дирижабль. Кажется, старичок — полный идиот. Пол уже имел дело с подобными типами…

Но был еще такой немаловажный факт, как поезд. Он вроде бы разрушал на своем пути все — и в то же время не причинял ничему особого вреда. Может, на окна транслируется какая-то запись, показывающая все это побоище, а в сам паровоз встроена гидравлическая система? Может, поезд вовсе не двигается… Но ведь Эбботт видел, что тот наделал в городе.

«Ну, это же Мадригал».

Трюк, созданный специально для него.

Пол кивнул на штурвал и стены кабины и спросил, стараясь изгнать из голоса недоверчивость;

— А как долго… как долго ты водишь этот…

Человек поглядел на него и вновь улыбнулся:

— Долго. Я управлял этим все то время, пока ты ездил по округе, писал свои статьи. Я знаю все. Я знаю твое имя, каждый твой вздох… чувствую в своих цепях. — Он засмеялся и ударил себя кулаком в грудь. — Слышу в двигателе.

Эбботт прислушался.

Это был тихий звук голосов, множество акцентов и слов, шепчущий натиск гласных и согласных, взмывающий и падающий. Он накатывал и отступал, как волны на пляже. Это был одновременно шум двигателя и нечто совершенно другое; в нем чудилась гармония, и в то же время оно приводило в замешательство.

— Ты знаешь мое имя?

— Я так сказал.

— Ну и как меня зовут?

— Эбботт. — Старик одарил его торжествующей улыбкой и вновь сосредоточился на штурвале.

— Как ты узнал мое имя?

— О, я много всего знаю. Вот отсюда. — Машинист похлопал по стенке топки. — Слушай.

Эбботт нахмурился, стараясь вычленить из хаоса звуков хоть какой-то смысл. Иногда Полу казалось, что он слышит отдельные фразы: вопросы, утверждения или просьбы — некоторые на английском, другие на каких-то иных языках и диалектах.

— Что это? — спросил он старика.

— Это звук.

— Какой звук?

Машинист крутанул одно из колес и вжал педаль в пол. Провернул другое в противоположном направлении, потянул рычаг и ответил:

— Это звук. Каждый звук, когда-либо… каждое мяуканье кошки, каждый крик ребенка, обещание любовника и последний вздох мертвеца — вздох, исходящий в то чудесное мгновение, когда тело перестает работать. Это хрипение убийцы, биение крыла, когда оно отталкивается от ветра и разрезает воздушный поток. Стук каждого копыта, плеск хвоста каждой рыбы. Это все слова, когда-либо сказанные другим людям. Это множество — гораздо больше, чем ты думаешь, — других слов, произнесенных в тишине зеркальных комнат, доверенных ложной мягкости одиноких подушек, бесконечным стаканам, чье обещание забвения — всего лишь еще один глоток…