Елена Хаецкая - Падение Софии (русский роман)

Николай Григорьевич поставил чашку на стол, подошел к Софье, взял ее лицо в ладони и, обратив к себе, поцеловал в лоб. Потом, как бы ошалев от собственной дерзости, отступился.

— Софья Дмитриевна, — промолвил он, — вы… простите… Мне показалось, будто между нами установилась особенная душевная связь… Ненадолго, может быть, на мгновения. Но мне бесконечно дороги эти мгновения… Я хотел сказать, что сохраню…

— Николай Григорьевич, — она подняла руку, — не нужно ничего говорить, вы все испортите.

Он посмотрел на нее беспомощно.

— Вы мне сейчас представляетесь такой могущественной. Словно бы вы — фея, исполнительница желаний. Когда я впервые увидел вас на крестинах Аннушки, вы были похожи на маленького зловещего ангела. Из тех, что молча стоят в стороне, укрываясь крыльями. Ангел печали, который ни на миг не забывает о том, что люди смертны.

— Исполнительница желаний? — медленно повторила Софья. — Что ж, Николай Григорьевич, пусть так и останется. Во имя нашей дружбы — вот вам мой обет: когда вам потребуется моя помощь, приходите и просите чего угодно.

Она показала рукой на чайный стол.

— Допивайте, остывает. У меня всегда очень хороший чай. Я сама заказываю, мне китайский привозят.

………………………………………….

Зимой светает поздно, однако птицы еще до света знают о приближении солнца. В старинной страшной истории петушиное пенье разогнало бы черные тени; но Софья не держала кур, по крайней мере, поблизости от барского дома; одни лишь вороны гнездились у нее в голом саду. Странное дело! Ворона считается птицей зловещей, ее карканье как будто бы предрекает смерть, а между тем именно вороний крик возвестил в то утро для меня радость жизни и напомнил о том, что не все вокруг — тьма.

Софья, сморщенная, словно бы покрытая серой паутиной, улыбнулась на подушке.

— Последнее утро, — прошептала она. Голос у нее сел. — Я скоро уйду насовсем. Мне это так странно… — Она покачала головой, переложив ее на подушке слева направо и справа налево. — Очень странно, Трофим Васильевич… Дайте еще раз взглянуть на браслет.

Я подал ей браслет, взяв его со столика, где он лежал.

— Харитин забирает чужие жизни, чтобы оставаться живым, — сказала Софья, лаская браслет бессильными пальцами, — а я присвоила лишь одну — жизнь княжны. Я владею ее вещами, ее памятью. И теперь наконец старушка упокоится навсегда… — Она вернула мне браслет. — Глупо просить прощения за смерть Анны Николаевны, не так ли? — Софья посмотрела на Витольда, стоявшего возле окна с таким видом, словно ему было душно. — Но я все же прошу прощения… Наверное, следовало выбрать не Анну, а кого-то другого. Хотя бы Лисистратова… Впрочем, на сей раз не я выбирала.

— А прежде вы выбирали? — удивился я. — Вы показывали Харитину, кого ему убить?

— Иногда… — Ее губы слабо задрожали, она в последний раз пыталась улыбнуться. — Например, Ольгу Сергеевну. Об этом меня, впрочем, прямо попросили.

— Кто? — не понял я.

— Николай Григорьевич, конечно же… — Казалось, Софью напоследок забавляет моя наивность. — Ольга Сергеевна вдруг возомнила, что слишком долго она беззаветно служила семейству Скарятиных. Знаете, бывают внезапные озарения у бессловесной твари? Николай Григорьевич и думать забыл о том, как Ольга утешала его в дни скорби по покойнице жене; что до ее услуг в деле воспитания Аннушки, то их Николай Григорьевич воспринимал как нечто само собой разумеющееся. И вдруг она его прижимает к стене требованием жениться. А иначе, мол… Иначе — всё. Разоблачения, скандал. Николя пришел ко мне такой обескураженный, словно его по случайности окатили из ведра.

Она замолчала, отдышалась, попросила воды. Витольд не двинулся с места, я сам сходил и принес ей.

— О чем я говорила? — спросила она, отдавая мне стакан.

— О смерти Ольги, — подсказал я.

— Да, Ольга… Знаете, Трофим Васильевич, она ведь даже не была как-то особенно нехороша или глупа. Она просто была ужасающе неталантлива. Говорят, в каждом человеке горит Божья искра. Божечка, наверное, сильно чихает, когда нарождается очередная порция младенцев, и каждому достается по огонечку — потому что Божечка, как известно, чихает молниями, а кашляет громами… Ольга Сергеевна свою искорку закопала глубоко-глубоко, одеял сверху накидала, подушками завалила, искорка-то и погасла. А потом возомнила Ольга Сергеевна о себе, захотела от Божечки возмещения: «Я, дескать, честно семейству Скарятиных служила, ничего для себя не просила, а теперь вот желаю сделаться царицею морскою, и повелевать всеми золотыми рыбками, какие только есть в аквариумах…» — «С какой такой стати быть тебе царицею морскою, когда ты — никто, и из космоса тебя не видать?» Тут уж она от Божечки отвернулась и давай на Николая Григорьевича ножками топать: «Хочу быть госпожой Скарятиной! Я это заслужила! Никогда ничего не требовала, а теперь вот своего потребую!» Николай Григорьевич перепугался — и ко мне. «Вы моя добрая фея, Софья Дмитриевна, спасайте». Помните ведь, что я ему обещала любую его просьбу выполнить? Я и отвечала, как подобает фее: «Ступай домой, добрый молодец, и не кручинься больше». А сама призвала к себе Харитина… Что, Трофим Васильевич, страшная моя сказка?..