Вирк Вормель - Мордред

И не секунды не думая…

— Мы принимаем ваше предложение, мессер Рено. Я… правильно произнесла?

Даммартен легонько кивнул, все так же улыбаясь.

— Рошель, проводи благородных господ. Покажи им комнаты и обслужи по царски, если попросят.

Служанка, стоящая в углу, уважительно поклонилась.

Она подошла к серу Кею, и, взяв его под руку, увела из главного зала. За ней пошел и Джулий. Гарет бы тоже увязался, если бы не леди Линетта. Она знала французских женщин и знала, что такой взгляд, каким служанка одарила сера Кея, принадлежит распутнице.

Они покинули зал вместе с королем, которая не хотела более видеть своего храбрейшего, пусть и бывшего рыцаря.

Единственным, кто остался в приемном зале, был сер Персиваль. Он держал в руке прядь волос, обвязанную клочком ткани.

— Скажите, мессер Даммартен, существует ли деревня Домреми на границе Лотарингии и Шампани? — спрашивает он, сделав один шаг вперед.

— Где-где? — переспрашивает Даммартен. — Лотарингия и Шампань? Насколько я знаю, благородный господин, такой деревни нет в компетенции французской короны.

— То есть, вы хотите сказать, ее не существует?

— Во всяком случае, не во Франции. А что вас интересует сер…

— Персиваль.

— Сер Персиваль. Там проживает кто-то из ваших друзей?

Рыцарь улыбается.

Даммартен даже не представляет, насколько верна его догадка.

— Друг… да, мессер Деммартен. Там живет мой друг. Точнее говоря, он там родится.

Не сказав больше ни слова, Персиваль удалился, оставив Рено де Даммартена одного. Удивленный граф остался стоять полный непонимания слов Персиваля.

Возможно он поймет, что значили эти слова.

Но скорее всего, как и все благородные сеньоры, власть имеющие, забудет этот короткий разговор с незнакомым рыцарем.

В эту теплую ночь Мордред стоял на одной из наблюдательных башен. Его абсолютно холодный взгляд был направлен куда-то вдаль. Дальше, чем простирался лес перед Камелотом, или горы, находящиеся за многие мили от замка.

Он смотрел в небо.

Точнее в то место, где небо с землей соединялось, образуя горизонт.

Столь далекий и прекрасный горизонт, за которым юноша любил наблюдать еще с «детства». Первое, что он увидел в своей жизни, была каюта корабля. Второе — ночной горизонт. Именно он полюбился молодому человеку больше всех других пейзажей, и за слиянием неба и земли, если это происходило ночью, он мог смотреть вечно.

Гомункул, у которого нет будущего…

Существо, созданное только для того, чтобы умереть ради создателя…

Кто мог подумать, что ему будут доступны эмоции.

Любовь.

Честь.

Привязанность.

Ненависть.

Возбуждение.

…страх.

Вряд ли Моргана предполагала, что ее совершенное оружие познает чувство страха. И не просто познает, а по настоящему подастся ему. Словно это бурная река, уносящая за собой любого, оказавшегося в ней.

Но Мордред узнал…

Внутри него все сжалось, когда Гавейн использовал шесть совершенно разных по своей форме и размеру оружий, комбинируя их с диковинными техниками боя. Не было ни единого повторения. Каждый удар был непохож на все остальные как своей силой, так и углом нанесения. Многие нельзя было предугадать.

Они и стали фатальными для тела гомункула целых шесть раз.

Уже во время третьей смерти Мордред почувствовал ту самую бурлящую реку страха. Тогда он еще сопротивлялся ей, но это не могло происходить вечно, и бушующий поток буквально смыл его, оставив Гавейну на растерзание уже после четвертой смерти тела.

— «Этот горизонт… он делит землю и небо надвое», мама. «Проводит черту, не давая им соединится». Таковы ведь были твои первые слова, сказанные мне, да?

Неосознанно разговаривая сам с собой, Мордред оперся локтями на каменный зубец.

Черта, которая не дает соединится…

Соединиться, слиться, сравняться…

Это характерно не только для неба и земли, но и для людей.

Мордред понимал, что никогда не сможет сравниться с настоящим человеком. Люди способны проявлять куда больше эмоций, чем любовь, честь, долг, возбуждение и ненависть.

Им доступно много больше чувств.

И гомункула это не то, чтобы раздражает. Скорее он проявляет эмоцию, ранее ему недоступную.

Зависть.

Назвать ее человеческой сложно, но все же это зависть. Та самая, которая сподвигла множество монархов на воины, и столь же много женщин и мужчин на преступления. Кто-то завидовал богатству, кто-то красоте. Другие — одаренности человека.