Камли Брайт - Талисман мага

«В Канаду…» — мысленно поправилась Амалия. Эта страна в древности называлась Канада.

Сколько бы занял перелет? Несколько часов. Всего несколько часов! А теперь нужно плыть на корабле не меньше недели, потом пробираться сквозь чудовищный, полный мутантов лес — как его там называли, Тайг, — и никакой гарантии… У Амалии вдруг часто-часто застучало сердце: неужели она… Нет-нет, она только сравнивала теперешнюю жизнь с далеким прошлым — ведь надо быть сумасшедшей, чтобы даже подумать о путешествии в Канду. Ну, конечно, это всего лишь фантазия — обыкновенная фантазия. Да и зачем ехать в Канду? Помогать Михаэлю? Смешно!

«Не помогать, а остаться с ним, — уточнил какой-то неведомый внутренний голос. — Михаэль поставил себя вне закона, и обратной дороги ему нет, а разве ты сможешь теперь жить без него?»

— Не смогу… — вслух согласилась Амалия и тут же приказала себе никогда больше даже не сметь думать о чем-либо подобном: мысль крепнет от раза к разу, постепенно обретая «плоть и кровь», и тогда от нее уже не отделаться. А еще вообразишь себе, будто бы могла что-то сделать, да не сделала — струсила.

«Струсила! — снова откликнулся внутренний голос. — Ты боишься! Ты струсила! А потому никогда не будешь с Михаэлем…»

Ральф не смог бы описать все это в точности: во-первых, потому что был слишком угнетен своей второстепенной ролью (сознание Дэвида практически подавило его собственное, оттеснив в сторону и позволив быть лишь пассивным наблюдателем); во-вторых, разведчик совершенно не разбирался в хирургии.

Пока Нечистый только готовился к операции: заваривал какие-то травы и кипятил клинок — еще куда ни шло, но затем… Тело отца выглядело настоящим трупом, да и пахнуло от него — когда Дэвид рассек кожу на животе — таким смрадом, что Ральф почти отключился (Ральф, но никак не Дэвид, который даже не дрогнул), однако разрез начал кровоточить — явный признак живого. Все… Дальше разведчик не просто не мог припомнить, а вовсе не хотел: не то, чтобы ему было так уж неприятно или страшно — совсем другое. Каждая манипуляция над неподвижным телом странно отдавалась в мозгу Ральфа чем-то похожим на боль, однако не болью — что-то словно сжималось, вздрагивало, — и в конце концов Дэвид, которому такая реакция, видимо, мешала, отключил восприятие разведчика уже окончательно…

— Эй, ты, Асклепий!

«Асклепий… Асклепий… ах, да — бог врачевания у греков… Сказал бы уж „Эскулап“ — все привычнее…» — подумал Ральф, через силу открывая глаза. Лицо будто горело: кажется, Дэвид, чтобы привести его в чувство, надавал пощечин.

— Что, уже все?

— Все, — склонившийся над Ральфом Нечистый улыбался, а его черные глаза искрились и блестели, как черешни после дождя. — Ну и впечатлительный же ты. А еще разведчик.

«И этот туда же…» — Отцу казалось, что разведчик должен быть жестче, а этого, видите ли, не устраивает впечатлительность.

Увидев лицо Ральфа, Дэвид, который, похоже, только и искал повода посмеяться, покатился так весело, что невозможно было даже себе представить, будто он всего каких-нибудь два часа назад, по существу, умирал. Или как раз именно поэтому?

— А ты, что, был когда-то хирургом?

— И хирургом, и учителем, и священником…

«А я еще удивлялся тогда, что он с такой легкостью цитирует Библию…»

— Странно, — пробуя, подчиняется ли ему по-прежнему собственное тело, Ральф сначала пошевелил пальцами, затем приподнялся и только потом, наконец, сел.

— Странно? — переспросил Дэвид. — Почему странно?

— Ну, если ты был священником… — Ральф подозрительно покосился на свои ноги, которые только что подтянул к груди и обхватил руками.

— Да в порядке твоя драгоценная оболочка, — поняв беспокойство разведчика, засмеялся Нечистый. — Так о чем мы говорили?

— Я хотел спросить: ты ушел из священников, потому что перестал верить в Бога?

— С чего ты взял?

— Ну, как же тогда… э-э… — Ральф не находил нужных слов.

— Творю все эти безобразия, не опасаясь гнева Господня? — подсказал Дэвид.

Разведчик издал звук, отдаленно напоминавший согласие.

— Смешные люди, — покачал головой Нечистый. — Называете Бога Всемогущим, Милосердным, Справедливым, и при этом отказываете ему в элементарной доброте и здравом смысле. Даже в игре часто дают фору! Мне же было отпущено более двух тысяч лет жизни. Для чего? Наверно, для того, чтобы я её хорошенько познал, а когда познаешь, неизбежны ошибки… — Дэвид вдруг замолчал, сделав предостерегающий жест. — Тише… Никак твои приятели?