Дмитрий Таланов - Локумтен

Когда Эша учила Филя, как инициализировать раковину, она сказала, что каждый переход туда-сюда отнимает около сотой части отпущенной тебе жизни. Это было понятно. Что осталось непонятно, это как всё-таки зажигать проклятую раковину. Со слов Эши мальчик понял, что нужно будто умереть, а потом снова ожить. Услышав такое, он забросил раковину в сундук, решив, что когда придет пора умирать, тогда он к ней вернется.

Филь неохотно проговорил:

— Ладно, поехали в город, солнце уже высоко. Здесь хоть меньше риска, что обманут. В Неаполе можно на бегу остаться без штанов. Сам, бывало, ротозеев дурил. А как не дурить, когда приезжий богач раззявит рот и готов платить флорин за то, что стоит пять грошей!

Он улыбнулся, вспомнив о давних проделках. Ирений дернул повод, и они стали спускаться вниз по дороге к городу, на который наступала весна. Чем ближе подходили они к побережью, тем сильней цвели вокруг них миндаль, вишня и апельсиновые деревья.

Филь то и дело озирался, не веря своим глазам. В Хальмстеме едва сошел снег, в Кейплиге он еще лежал, а тут! Мальчик поймал себя на мысли, что всё же надо разобраться с раковиной как-нибудь поосторожней, чтоб не умирать.

У самой черты города они наткнулись на деревеньку. Кривые, из песчаника, дома оказались безлюдны, земли вокруг заброшены. Дикие травы заполонили собой улицы. Кладбище было сровнено с землей. От местной церкви остались жалкие обломки, разъедаемые плющом. Рядом проходил старый римский акведук, в котором журчала бежавшая с гор вода.

Следуя акведуку, путешественники вышли на широкую дорогу и, пройдя мимо просторного амфитеатра, вошли в шумную Таррагону. Первый же ресторанчик, встретившийся им по пути, предлагал отведать кальсотс — специально обжаренный сладкий лук-порей. Филь сразу вспомнил его вкус, потому что перемазался им в прошлый раз с головы до ног. Хозяин ресторана не знал ни итальянского, ни латинского, но быстро догадался, что от него требуется.

Через минуту они сидели с повязанными на груди слюнявчиками за маленьким деревянным столом на тесной многолюдной улице. Ожидая кушанья, Эша во все глаза глядела на спешащих мимо людей. Ирений не так отчаянно крутил головой, но было заметно, что ему здесь тоже интересно. Впервые за два с половиной года, очутившись в знакомом мире, Филь ощутил себя хозяином положения.

Когда перед ними выросла гора кальсотс, обжаренных до угольно-черного состояния, мальчик первый запустил в них руку. Одним движением содрав с лука обгоревшую шкурку, он макнул пучок в соус, запрокинул голову и целиком отправил его в рот. И расплылся в улыбке, наслаждаясь позабытым вкусом. Они поглотили угощение в пять минут, безбожно заляпав слюнявчики черными от угля и рыжими от соуса пятнами.

В портах редко принимают чужую медь, но серебро и золото — всегда. Ирений расплатился с хозяином серебряным аспром, на что тот, взвесив монету на ладони, притащил кучу медной сдачи. По его ухмылке можно было понять, что он надул их минимум втрое, но переживать по этому поводу Филь не собирался. Их ждали дела поважнее.

— Честно говоря, пока я жевала твой лук, — сказала Эша, когда они отвязали лошадь и тронулись дальше, — мне страшная мысль пришла в голову: неправильно ты, Эша Фе, живешь. Интереса у тебя в жизни никакого, драм с мужчинами не наблюдается, скучная ты, Эша, и вспомнить тебе будет нечего в глубоком маразме. Потому я иду сейчас и завидую, что ты в своем возрасте успел повидать столько, сколько мне, наверное, уже не успеть.

Вместо Филя ответил Ирений. Не глядя на Эшу, он сухо произнес:

— Тебе следует думать о том, что, сделав выбор в этом мире, ты вынуждена жить с этим выбором.

Девушка вспыхнула и надулась. Это походило на продолжение какого-то старого спора, Филю сразу стало неинтересно. Щурясь от бьющего в глаза солнца, он прокладывал дорогу сквозь толкотню и давку, держа Эшу за вытянутую руку, чтобы не потеряться в толпе. Следом шагал Ирений с конем.

Эту часть города Филь начинал припоминать. Она была рядом с портом, а значит и место, куда они направлялись, было где-то неподалеку. Здесь нередко встречались вельможи в бархате и кружевах, которым обычный люд живенько уступал дорогу, исподлобья поглядывающие на прохожих офицеры в железных нагрудниках и шлемах и нарядно одетые хорошенькие девушки. Филь ощущал, что многие оглядываются им вслед, и оттого чувствовал себя крайне неловко. Им следовало поторапливаться, чтобы закончить то, что задумано, и убраться отсюда, пока ничего не случилось.