Андрей Шулятьев - Грации солнца. Приманка для зверя

-- Суд свершился! -- обратился к присутствующим Клодиус. -- Расходитесь!

Люди виновато опустили глаза и покинули площадь.

Изгнанника отвязали только утром. Каждый, кто видел полное ледяного спокойствия и застывшей ненависти лицо, ужаснулся.

-- Мани, ты можешь взять столько своих вещей, сколько влезет в твою пиру! Не оружие! Не ножи! -- крикнул наместник. -- Не жадничай!

На этот раз Маниус расслышал власть имущего. Он кивнул, не произнеся ни слова.

-- Ты должен понимать, что закон оберегает остальных! Ради них прими изгнание со смирением! Как выйдешь за ворота, забудь, что жил здесь! Не смей возвращаться, иначе мы тебя казним! -- продолжил наместник. Изгнанник вновь кивнул и направился к дядиному дому.

Пол был кем-то тщательно вымыт, комнаты -- убраны, только запах мыйо, не успевший выветриться, напоминал о вчерашней трагедии. Сирота взял крепкую походную суму и положил туда две чистые туники на случай холодов. Новый рыжеватый суконный плащ с капюшоном -- пенулу -- юноша сунул вслед за штанами. Поношенную бурую пенулу надел поверх туники. Места осталось немного: только для еды. Маниус забрал вяленую рыбу, хлебные лепёшки и немного овощей. Дядины меха кто-то наполнил свежей водой. Примус положил их на самый верх, завязал пиру и перекинул лямку через плечо. Всё. Гладий брать нельзя. Сердце сжалось от боли, когда отверженный понял, что покидает родной дом навсегда. Отчаянье заполняло душу из-за осознания собственной беспомощности.

-- Живее! -- крикнули солдаты, стоило сироте замешкаться у порога. Изгнанника проводили до края деревни, не сказав больше ни слова. Примус подошёл к валу и обернулся. Восходящее солнце освещало всё те же две улицы. Люди начали неторопливо выходить из домов и приступать к утренним работам, будто вчера ночью ничего не произошло. Изгнанник шагнул за ветхие деревенские врата. До спины донёсся глухой удар: стражники вернули на место засов.

Когда деревня скрылась за полями, отверженный увидел человека, стоящего на дороге. Даже издалека юноша узнал силуэт учителя. " Кезо хочет что-то от меня? " -- спросил себя Маниус, но думать не получалось: начавшие чесаться щёки не давали покоя. Примус снова тронул их руками, нащупав кровавую корку. " Мыйо ", -- со злобой подумал изгнанник, ускорив шаг. Кезо направился навстречу. Учитель просто шёл мимо, ничего не говоря. Когда ремесленники поравнялись, кузнец протянул юноше гладий, спрятанный в снабжённых поясом ножнах.

-- Твой, -- сказал учитель, не остановившись.

-- Храни тебя Юпитер, Кезо, -- ответил изгнанник. Примус остановился, опоясался мечом и побрёл дальше. " Прощай, Мани. Умри как мужчина ", -- мысленно напутствовал кузнец, провожая сироту печальным взглядом.

Пройдя с десяток шагов, Маниус огляделся. Глаза сами нашли семейное поле, за годы работы ставшее родным; невыносимая печаль заполнила душу. Примус сошёл с дороги и пал на колени, склонившись над колосьями. Он вспомнил, как весной вспахивал каждый кусочек этой земли; как следил за рабами во время посева. Как в прошлые годы вся семья дружно выходила на жатву. Как собравшись вокруг очага, они ели первый хлеб из свежепомолотой муки. Юноша посмотрел на небо, затем на землю.

-- За что!? -- крик отчаянья вырвался из груди. Сирота обнажил гладий и направил жало меча к шее; руки изгнанника тряслись; страх перед смертью воевал с отчаяньем.

-- Вы этого хотите!? Этого!? -- вопрошал Маниус, с трудом проглатывая воздух. Молодое тело напомнило о желаниях юности; воля к жизни начала брать верх. " Умереть в схватке с мыйо не позорно , -- решил отверженный, -- но если я выживу..."

-- ...Я отомщу подонку Клодиусу, -- вслух закончил юноша. -- Клянусь Оркусом! Я отмщу!

Примус взглянул на чистое небо; пара птиц вспорхнула у края леса.

-- Так вы слышали меня, проклятые боги, -- прошептал изгнанник и поднялся с колен.

Маниус брёл, не выбирая пути, пока живот не начал урчать, подкрепляя звуки лёгкой болью. Пришлось остановиться и оглядеться: на земле лежала мощёная дорога, и густой сосновый бор рос по обе стороны от неё. Больше ничего. Изгнанник присел на краю дороги, развязал суму и достал пару лепёшек. Поглотив пищу, Маниус продолжил идти, всё ещё не разбирая направления. Разум отверженного отказывался уходить из прошлого, а медленная поступь ног не вызывала сильную усталость.

В бессмысленном движении прошёл день. Над лесом нависли сумерки. Примус снова сел у обочины и снова полез рукой в суму; периферийное зрение отметило шевеление в кустах. Глаза скосились; тело напряглось. Силуэт, что вырисовывался среди стеблей, нельзя было спутать ни с чем другим. " Мыйо! -- подсказало не зрение, а скорее чувство. -- Убью! " Рука выхватила меч, тело повернулось к врагу. Кусты замерли. " Не проведёшь! " -- ноги сорвались с места, десница взмахнула гладием; в уши врезался свист. Гнев, весь без остатка вложенный в удар, направил клинок в морду зверя; глаза поймали блеск когтей монстра. Когти встретились с гладием; звон; руки безвольно выпустили рукоять. Тварь встала на задние лапы, готовясь обрушиться на жертву. Сердце отчаянно сжалось. Мерцание? Нет, это был клинок, пущенный точно в шею мыйо. Тело отпрыгнуло в сторону, чтобы не встретиться с тушей; мир перед взором расплылся.