Лайон де Камп - Башня Гоблинов

— Ой, ну хорошо. На будущее я согласен любиться лишь с обычными женщинами. Ежели б мне только вернуть малышку Эстрильдис... — Джориан смахнул слезинку, а затем вдруг испуганно посмотрел на колдуна. — Боги милосердные! Я тут подумал: что, ежели она от меня понесет?

— Не бойся, сын мой. К счастью, помесь человека и одного из змеелюдей невозможна. Я трепещу при мысли о том, что могло бы натворить существо, в котором соединились бы ее способность менять обличье и твоя ловкость и отвага!

В джунглях Комилакха, занимающих громадную территорию от границ Мальваны до берегов Восточного океана, тянулись в небо гигантские — высотой в сотни локтей — деревья самых разных пород. По ветвям верхнего яруса, наполняя лес неумолчными криками, скакали белки и обезьяны; взлетали, хлопали крыльями и щебетали птицы с ярким опереньем. Ниже, под этим постоянно волнующимся морем зеленой листвы, было царство ползучих растений: лианы толщиной в человеческую ногу свисали петлями, переплетались и свивались в клубки. По лианам в поисках добычи ползали большие, как крабы, мохнатые пауки; глаза их сверкали, будто пригоршни крохотных бриллиантов, Прямо на стволах и ветвях деревьев коренились растения-паразиты, украшенные цветами нежнейших оттенков.

У самой земли, в вечном сумраке нижнего яруса, куда ни глянь, утопали в рыхлых кучах прелой листвы подножия древесных стволов. Там и сям лиственный ковер пробивали тонкие — большей частью засохшие — деревца и островки папоротника. Сквозь сплошной зеленый полог, если смотреть снизу, лишь изредка проглядывал кусочек голубого неба, но порой золотой лучик, блеснувший в вышине меж ветвей, указывал направление, в котором следует искать утреннее солнце. Людям нечасто удавалось встретить крупных обитателей нижнего яруса — слона, буйвола, тигра, носорога, оленя, антилопу, тапира или дикую свинью, — потому что звери, издали почуяв приближение человека, спешили уйти с дороги.

Джориан с Карадуром, старательно огибая древесные стволы и островки папоротника, поминутно уворачиваясь от тонких сухих веток и свисающих петлями лиан, верхом пробирались по этой сумрачной безмолвной местности. Джориан ехал на рослом чало-гнедом Оузере, Карадур на белом осле. Головы животных поникли от усталости; если бы седоки на каждом шагу не понукали коня и осла, они бы тут же остановились и принялись общипывать листья.

Беглецы тронулись в путь еще до рассвета. Там, где в кустарнике случались просветы, они заставляли животных переходить на рысь. Временами, однако, они останавливались, оглядывались назад и прислушивались.

Вот уже несколько дней Джориан с Карадуром пытались оторваться от преследователей: двух слонов, обученных брать след, и десяти вооруженных до зубов конных солдат. Сначала беглецам удалось выиграть несколько часов, потому что первую погоню отправили, как и ожидал Джориан, вниз по течению Бхармы. Но царь Шайю быстро исправил оплошность, послав второй отряд вверх по берегу Пеннерата.

Несмотря на то, что слоны, которые на дальних переходах с трудом выдерживали темп лошадиной рыси, сдерживали погоню, знание местности и запасные кони помогли преследователям сократить разрыв. К тому времени, когда беглецы, миновав возделанные поля восточной Мальваны, сменившиеся затем одинокими делянками, вступили в нехоженые джунгли, от погони их отделяло не более часа пути.

С этих пор Джориан и Карадур почти не слезали с седла: спать приходилось урывками, иногда прямо на ходу. Оба выглядели усталыми и измученными. Роскошный наряд, в котором Джориан бежал из Тримандилама, теперь испачкался, запылился и весь полинял от дождей и въевшегося пота. В Комилакхе наступил так называемый сухой сезон, когда дожди случались лишь раз в несколько дней, а не лили постоянно, как это всегда бывает летом.

Изнуряющая влажная жара заставила Джориана обнажиться до пояса. Он держал поводья в правой руке; левая была наспех подвешена на перевязь. Двумя днями раньше, во время привала, он оступился, взмахнул рукой, стараясь удержать равновесие, и схватился за ветку какого-то деревца, поросшего длинными острыми колючками. Через два часа левая рука страшно распухла, покраснела и запылала, как в огне. Сейчас она все еще сильно болела; пользоваться ею было нельзя. При каждом резком толчке руку словно пронзало острыми иголками, поэтому тряская езда доставляла Джориану невыносимые мучения. Однако перспектива быть потоптанным царскими слонами гнала его вперед.