Михаил Гуськов - Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2]

— Ждгавштвуй, племянничек, — прошамкала баба-яга, потом, спохватившись, достала из передника вставную челюсть и, сунув ее в рот, заговорила, перестав шепелявить:

— Здравствуй и ты, Маша, только Варьку, хочешь не хочешь, отдать придется. Нас с ней судить будут. Ее за то, что она стрелами много Элеонориных слуг поколола, меня — за то, что я ей помогала. Так что с обеих нас шкуры спустят. Мне, конечно, не впервой, а Варьке будет тяжеловато.

— Агафья Ермолаевна! Что вы говорите, у девочки и так душевная травма, она пережила такой стресс! — умоляюще воскликнула Марья Васильевна.

— Брось, брось, Маша, сантименты разводить, мы же не люди. Варька у тебя дивчина крепкая. Подумаешь, немножко переволновалась. Ну случилось у нее приключение романтического характера, постреляла немного из лука, на лошадях поскакала, ночку одну не поспала, по юности да по глупости чего не бывает, покуролесила — так у нее организм молодой, крепкий и кожа тонкая. Да ее как ажурные чулки, с Варьки снимут, ничего страшного — нарастет. Это у меня кожа старая, задубевшая, ее с мясом отдирать придется.

— Что ты такое творишь, Агафья Ермолаевна? Пожалей девочку, ты ведь ее крестная.

— Не могу, Марья Васильевна, не могу. Да ты поставь свое сокровище на пол, Андрюшечка, пусть она сама за себя отвечает, небось, она совершеннолетняя.

Отец поставил Варю на пол. Она одернула тунику и вопросительно взглянула на бабу-ягу, сжимающую в руке помело.

— Был у нас уговор, Варька, что ты меня будешь слушаться?

— Был, бабушка.

— Помогла я тебе, чем могла?

— Помогла, бабушка.

— Рискнула я для тебя своей шкурой?

— Рискнула, бабушка.

— Предупреждала я тебя, что отвечать придется?

— Предупреждала.

— Согласилась ты из людоедок в бабы-яги перейти?

— Согласилась.

— Так пойдем со мной, и вы ее останавливать не могите. Пойдем, Варька, вместе ответ держать будем.

Варька подбежала к матери и бросилась ей ка шею.

— Мамочка, я должна идти. Агафья Ермолаевна добра мне желает, ей обидно будет, что она для меня старалась, а кожу с нее одной сдирать станут.

Марья Васильевна бросилась в ноги к старой ведьме, прося ее сохранить Варе жизнь. Но та, безжалостно оттолкнув мать, потащила девочку к ступе, и они вдвоем взмыли в синее московское небо.

Было совсем рано, когда двое громовцев приземлились на венике на площади сада ЦДСА рядом с домиком лебедей. Волохин, который в полете потерял сознание, от легкого толчка начал бредить.

— Саша, Александр, Сашка! — склонился над Волохиным Побожий. — Очнись! — упрашивал Тимофей Маркелович раненого друга, но тот глядел на него отсутствующим взглядом.

— Что делать теперь, Александр? Зачем мы сюда прилетели? Эх, надо было тебя в Боткинскую приземлить, а еще лучше — в Красногорский госпиталь. Дурья голова я. Кончается парень.

— Про какой он домик для лебедей говорил? Про кольцо какое-то в иле, про люк?

Маркелыч в отчаянии разглядывал пруд и домик для лебедей. Потом, верный клятве, чтобы не терять времени, прямо в одежде полез в воду.

— Эй, дядя! — закричал дворник, подметавший садовые дорожки. — Вот чумной, с утра уже надрался. Нельзя здесь купаться, да еще в одежде. Вот подожди, сейчас комендант придет, он тебе пятнадцать суток пропишет.

Маркелыч, не обращая внимания на угрозы, нырнул и вскоре нащупал железное кольцо.

— Была не была — притащу сюда Волохина. Я уже свое пожил, вместе утопнем, — решил старик, вылезая из воды. Подошел к Волохину, сунул за пояс свою клюку, веник и, подхватив раненого под мышки, дотянул до воды. Проплыв с ним метров восемь, нырнул, утягивая чуть живого друга на дно. Нашарил руками кольцо и из последних сил рванул на себя. Люк открылся, и двоих друзей водоворотом понесло в бурлящий пеной и пузырями колодец.

— Прощай, Лукерья Тимофеевна! — успел подумать Маркелыч и, крепко держа Волохина за одежду, понесся навстречу верной погибели.

Однако вместо того, чтобы задохнуться в ревущем потоке, они сказались вскоре в цветущем саду перед беседкой, в которой на ковре сидели, сложив ноги по-турецки, не то узбеки, не то таджики в тюбетейках и пили чай из пиал.

— Салям алейкум! — самый толстый и важный из них приветствовал Побожего, который поддерживал повисшего у него на плечах Волохина. Тот пришел в себя и недоуменно озирался. — Хвала Аллаху, пославшему нам гостей.

Послышались звуки бубна, и из кустов в танце выплыло шесть пар полуобнаженных гурии, пляшущих на чешуйчатых серебряных и золотых рыбьих хвостах, а может, это были ноги в странных шароварах.