Пол Керни - Иное царство

— Ты ее чувствуешь? — спросила Котт шепотом. Лицо ее было исполнено благоговением, почти священным ужасом.

— Что еще? — раздраженно спросил Неньян.

— Силу, гремящую в воздухе. Даже деревья ее не выдерживают. Она как горячий воздух. Майкл, ты ее чувствуешь?

Да, он чувствовал. Словно световые лучи выбивали барабанную дробь у него в висках. Словно дальний шепот у него в ушах. Лес был живым и следил за ними. Словно они забрели в пасть чудовищного колоссального зверя — весь край обрел сознание и хитрость. И был враждебен. Высасывал силу из его тела, выпивал его мужество, и ему опять словно было семь лет, и опять он видел темные фигуры, переходящие в сумерках через реку. И в горле у него поднялся комок страха.

— Матерь Божья, — пробормотал он. Брат Неньян вполголоса произносил латинские молитвы.

Они остановились у подножья скалистого обрыва, огонь блестел на мокрых камнях, освещая крохотное полукружие. Вокруг был мрак, лес, и в ночи они ощущали присутствие деревьев, будто безмолвной толпы, злобной, недовольной тем, что они тут. Живые! Другого объяснения Майкл не находил.

— Мы уже близко. Очень близко, — сказал Неньян, уставившись на свою незажженную трубку. Котт успокаивала лошадей на границе света, что-то нашептывала им в уши, стирала с их боков испарину ужаса.

— Разве ты не проходил тут, когда приближался к замку прежде? — спросил Майкл.

— Нет. Оно… оно мне совсем незнакомо, это место, но клянусь, я точно следовал тому же пути. Кажется, будто лес способен передвигаться, будто меняется сам край.

— Он не хочет, чтобы мы его отыскали, — сказал Майкл. — Он задерживает нас, поручив это деревьям. По-твоему, ваш отряд добрался сюда?

Неньян отвел глаза и всмотрелся во тьму, плотную, как фетр.

— Не верится. Думаю, мы уже миновали место их последнего боя. Оно должно быть далеко к северу отсюда. Думается, так далеко не заходил еще ни один человек. Это нечистое место.

Они замолчали, и к ним присоединилась Котт. Хотя окружающее подействовало и на нее, она, казалось, меньше мучалась опасениями, чем Майкл и брат Неньян, и равнодушно грызла поганку. На секунду Майкл возненавидел ее за то, что она не разделяла их страха.

Ночь прошла почти без сна и не принесла настоящего отдыха, хотя лес был нем, как заброшенная могила. Они продолжали путь без помех, а припасы все убывали. Когда не осталось воды, они начали кипятить зловонную жижу лесных ручейков, а когда не осталось еды, Котт начала ловить для них всяких мелких тварей. Неньян вначале отказывался к ним притронуться, и даже закаленный желудок Майкла бунтовал против крошечных тушек полевок и тритонов, против глянцевитых больших слизней, оставлявших липкий след на мокрых камнях. Но вскоре они обрели более аппетитный вид, а козье мясо, пахта и мед в приюте Неньяна отошли в область грез, стали светлым пятнышком в глубине сознания Майкла. Живот у него втянулся, и он почти ощущал, как медленно и неумолимо съеживаются его мышцы, а лицо Неньяна все больше напоминало череп. Только Котт чувствовала себя прекрасно, хотя фигура у нее стала еще тоньше, а костяшки пальцев — выпуклее.

Лошади с трудом выдерживали тяжесть всадников, а потому они шли пешком и вели их на поводу. Только осел Неньяна был достаточно бодр, так как древесную кору он грыз с большей для себя пользой, чем Мечта и серый. Теперь каждый день впереди трусил Неньян, выбирая дорогу вверх по крутым каменистым склонам, которые тем не менее густо заросли искривленными деревьями. Следом за ним они перебирались через черную жидкую грязь, скапливавшуюся в ложбинах.

Через двадцать шесть дней после того, как они покинули приют Неньяна, снова зарядил дождь. Он хлестал сквозь сплетенные ветки, превращая землю в подобие густой похлебки. Они шлепали по грязи, устремив взгляд на конский хвост впереди, иногда хватаясь за него, чтобы вытащить ноги из липкой массы. А часто они окружали одну из лошадей и помогали ей выбраться из трясины: тянули, толкали, вытаскивали увязшие копыта и били бедное животное, принуждая его идти вперед. Они скользили, спотыкались, часто падали, вымазывались черной, как деготь, жижей, а дождь все лил и лил. Майклу мерещилось, что все это кошмар, что ничего подобного на самом деле быть не может. Он так устал, что даже физические страдания, которые он испытывал, отодвигались далеко-далеко, заслоненные всепоглощающей потребностью отдохнуть, заснуть по-настоящему, просто закрыть глаза. Усталость превратилась в ноющую боль, и, ковыляя вперед и вперед, он еле удерживался, чтобы не зарыдать вслух.