Татьяна Рябов: Гоша Каджи и Алтарь Желаний

Луну и звезды, невозмутимо перемигивавшихся между собой до этого, словно выключили одним огромным рубильником. А потом тьма распространилась и на все остальное. Ноги у паренька самовольно подогнулись в коленях. Спустя мгновение и все остальные части его тела проявили излишнюю самостоятельность. Расслабившись каждой мышцей, они просто рухнули как подкошенные всем скопом на прикроватную тумбочку, снеся с нее все лишнее на пол, а саму, заставили опрокинуться на бок.

Лишнего оказалось не так уж и много. Книга, очки и фотография актера, игравшего Гарри Поттера, вырезанная из журнала и вставленная в простенькую картонную рамку. Он отвел руку с волшебной палочкой высоко за голову, словно приготовился метнуть в Гошу заклинание. На одно мгновение они встретились с портретом взглядами. Именно в эту секунду мальчику показалось, что портрет ожил, и Гарри резко выкинул руку вперед, что-то беззвучно прошептав. А потом глаза Каджи закрылись. Или до этого?

Разбудил Гошу легкий хлопок входной двери. Парнишка сперва распахнул во всю ширь карие слегка близорукие глаза, но уже через секунду обиженно их захлопнул. Уголки тонких губ огорченно опустились вниз. Но словно переборов в себе что-то неприятно-колючее Каджи опять открыл глаза и скосил их на прикроватную тумбочку. Она стояла, как ей и положено, рядышком и совершенно целая. И все остальные вещи на ней были на своих привычных местах, куда мальчик положил их вчера.

— Всего лишь сон приснился, — почти неслышно, едва шевеля губами, пробормотал Гоша, и медленно встав с кровати, побрел в ванную. — По-другому и не могло быть. Это был всего лишь сон.

Всю дорогу до ванной он усиленно пытался себя в этом убедить. Но что-то смутное и неясное, как утренний туман, не давало поверить окончательно в такую простенькую и милую версию.

Включив горячую воду и вялыми движениями намазав пасту чудом на зубную щетку, а не на пол, мальчишка еще сонным взглядом посмотрел в зеркало. И даже поднес к губам щетку. Но там рука застыла, так и не добравшись до цели. Гоша уже более внимательно всмотрелся в свое отображение.

Обычное лицо обычного паренька. Таких тысячи, ничем не броских. Заприметишь его в толпе и, отвернувшись, уже через минуту не сможешь восстановить в памяти ни одной исключительной черты. А еще через несколько минут оно уже кажется виденным безнадежно давно. Слишком уж лицо как у всех.

Не полное, и не худое. Со слегка удлиненным остреньким подбородком. Губы тонкие, плотно сжатые, и не поймешь сразу: не то едва сдерживает гнев, не то от смеха давится, а просто загоготать не позволяет серьезность момента. Но не втерпежь уже. И глаза такие же заурядные: карие, не глубоко посаженные, но чуть-чуть раскосые как у японца. Да вот только блестит в их глубине искорка какая-то малюсенькая. Или безудержная храбрость, или малая толика сумасшедшинки.

Темные волосы средней заросшести спокойно ниспадают вниз. Только вот почти от макушки до левого виска струится змейкой неширокая, в мизинец толщиной серебристая прядь. Причем именно больше серебристая, чем седая. Хотя и то и другое вообще-то неверно, но других слов описать ее — нет. Или Гоша просто их не знал. Об этой серебристой дорожке вообще разговор отдельный. Может быть, чуть попозже дойдем и до него. Сколько гадостей и шуток-прибауток Каджи из-за нее наслушался от сверстников — не передать словами. Самым мягким оказалось прозвище Седой.

Но зато причина смутных сомнений выяснилась сразу и бесповоротно. Над правой бровью красовалась маленькая шишечка, обрамленная свежей синевой и с малюсенькой ссадиной в центре. Когда парнишка вчера ложился спать, ее уж точно не было. Вот тебе — и просто сон. А тумбочка со всем своим содержимым на месте, тем не менее. Ничего не понимаем.

— Я тоже, — прошептал Гоша, так и не почистив зубы, и отправился на кухню.

В глубокой задумчивости Каджи прошествовал по коридору, слегка почесывая обнаруженную шишку, и на повороте в кухню едва не сшиб любимую бабушкину вазу. Она стояла на невысокой подставке, хрупко собранной из трех тонких металлических ножек и привернутой к ним пластмассовой площадки. Та, бедная, едва успела отскочить подальше в сторону, смешно согнув в прыжке свои ножки.

— Извини, — обреченно-вежливо буркнул парнишка, проходя мимо.

Подставка так же вежливо кивнула ему в ответ, заставив подпрыгнуть и поклониться стоявшую на ней вазу. А затем она мгновенно вернулась на свое прежнее место.