Александр Сивинских - Звезды на эполете

Лодку покачивало, вода журчала, температура воздуха держалась вполне комфортная, и вскоре Николай начал мучительно зевать и клевать носом. Чешуйчатой его спутнице чары Морфея были абсолютно нипочем, однако, в конце концов, она распорядилась пристать к берегу. Видимо, из жалости. А может, просто побоялась, что ценный пленник вывалится спросонья за борт, и тогда прости-прощай амнистия.

Коперник по собственной инициативе втащил плавсредство на бережок, удалился на десяток шагов от воды, лег, засунув клятое сочинение В. В. Хлопьева под голову, и свернулся калачиком.

Снилась ему колоссальная архаическая машина из клепаного сизого металла, с обилием рычагов, шестерен, подвижных дисков и окошечек закопченного стекла. Она не то закапывалась в мокрый красный песок, не то наоборот — выбиралась наружу. Во время работы вместо шума и лязга конструкция издавала нежные звуки, складывающиеся в незнакомую музыку. Было в этой музыке что-то тревожное, зовущее, сулящее расставание с тем, чего у Николая никогда не было и, наверное, никогда уже не будет…

Проснулся он оттого, что его пребольно саданули под бок, — кажется ногой. Было еще очень рано, часов пять. С реки наползали клубы плотного тумана. Трава, проросшая сквозь прибрежную гальку, была усеяна росой — как и шерстинки накинутой на Коперника лохматой шинели с собачьим воротником. На этом буколическая благость утра завершалась. Возле конструктора стояло трое отвратительных субъектов: тощие длинные мужики в нелепых одеяниях наподобие рванины. Впрочем, Николай почти сразу понял: то были не честные лохмотья бродяг, а старательно скроенная и аккуратно сшитая из дорогой серо-стальной мануфактуры одежда. Возможно даже, какая-нибудь униформа: у лже-оборванцев на плечах располагались эполеты. Совсем как у владелицы револьвера «Единорог». Только не золотые со звездами и бахромой, а простенькие, голубые. Головы у мужчин были неестественно огромными, сплошь заросшими диким курчавым волосом. Отличить их друг от друга не представлялось ни малейшей возможности — одинаковые, точно близнецы.

«Час от часу не легче, — подумал Николай. — Количество желающих взять меня под опеку увеличивается прямо-таки стремительно. Интересно, куда подевалась моя пленительница-телохранительница?»

— Вставай! — отрывисто приказал один из мужиков и снова пнул Николая в бок.

Ботиночки у него были крохотные, будто детские, однако с заостренными и окованными металлом носками. Николай охнул и начал вставать.

В этот момент она и появилась. Коперник не слышал, как она подошла — или подплыла, потому что нагое тело ее было влажным, — но и лохматые мужики, кажется, не слышали тоже. Тут она, видимо, позвала их, издав череду звуков вроде модулированного свиста или шипения.

Оборванцы развернулись. Все враз, как солдаты почетного караула.

Спутница Коперника снова просвистела какую-то фразу и — присела. Строго говоря, даже не присела, а изменила позу. Примерно такие положения принимают индийские танцовщицы: ноги широко расставлены, ступни вывернуты наружу, руки размещены самым невероятным способом… Копернику вспомнилось, что в индийском танце эти па что-то символизируют, покорность женщины, что ли? Во всяком случае, то, что символизировала поза его спутницы, было понятно даже Николаю. А мужикам в лохмотьях — и подавно. Они мигом забыли о конструкторе и двинулись к ней, плотоядно урча и сбрасывая на ходу одежонку. Дама спокойно ждала.

Коперник взял шинель, книжку, забрался в лодку и лег там ничком, прямиком на подсохшую рыбу. Потом обмотал шинелью голову и закрыл глаза.

От звуков, доносившихся с берега, его подташнивало.

Наконец все стихло, а через минуту раскатисто громыхнул «Единорог». Трижды и — после небольшой паузы — еще раз. Николай не двигался. Мимо лодки прошелестели легкие шаги. Плеснулась вода. Коперник понял, что женщина мылась. Он стал ждать.

Потом с него сдернули шинель.

— Нужно плыть, — сказала дама без всякого выражения.

У нее действительно была превосходная по любым меркам фигура и полупрозрачная розоватая чешуя по всей коже, от ключиц и ниже. Там, где у земной женщины… впрочем, туда Николай старался не смотреть.

Портупею с вложенным в кобуру револьвером она держала в руке, а папаха была никакая не папаха. Так у нее, оказывается, росли волосы. Курчавые, очень густые, совсем как у покойных — теперь уже покойных — оборванцев. Только не кудлатые, а нежные, наподобие каракуля.