Рэй Карсон - Книга шипов и огня

Но моя улыбка исчезает, когда я вижу ветвящийся коридор. На выбор два направления, оба мрачные. Сердце колотится, я выбираю тот, что раздваивается обратно к выходу. Я не сказала об этом Косме, но если меня поймают, это может стоить мне жизни. Отец Алентин говорил мне, что священники этого монастыря выступают за поддержку Божественного камня, а не его Носителя, и вполне возможно, что при первой же возможности они вырвут камень из моего пупка.

Я спешу по коридору, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь мрак. В отдалении слышны шаги; я надеюсь, что это просто просители выходят из зала, но невозможно сказать наверняка. Наконец я достигаю деревянной двери с арочным сводом, висящей на железных петлях. У нее холодная на ощупь ручка, и я начинаю молиться.

«Господи, помоги мне отвлечь священников».

Божественный камень отзывается радостными волнами тепла. Я толчком открываю дверь.

«Господи, помоги моим друзьям, спаси и сохрани их».

Поток свежего теплого воздуха касается моего лица. Я выхожу на мощеную камнем улицу. Газовые лампы через равные промежутки льют бронзовый свет. Впереди толпа просителей смеется тем веселым легким смехом, который так часто следует за таинством боли. Я даже ближе ко входу, чем я думала.

«Благодарю, Господи, за этот чудесный город. Если на то будет воля Твоя, сохрани его от разрушения».

— Я снова чувствую его! — Мужской голос, отдаленный, но настойчивый. — Сюда!

Я приседаю, прячась за низкий куст, вьющийся по стене. Гибискус в цвету, говорит мне мое обоняние, и я стараюсь снова думать о булочках. Но Божественный камень сохраняет активность, как если бы я все еще молилась.

Я думаю об анимаге, его белых волосах и голубых глазах, о его кошачьей грации.

Божественный камень замерзает.

Петли скрипят, распахивается дверь, из которой я только что вышла. Мимо шлепают ноги, как минимум две пары, хоть я не решаюсь поднять голову, чтобы посмотреть.

— Я чувствовал его, — говорит один. — Клянусь.

Глаза, похожие на лед, амулет в длинной красивой руке сияет злым огнем.

— Я верю. Я тоже ощутил его. — Еще шаги. — А теперь ничего, хотя…

— Может, мы пошли не в том направлении?

Белоснежные одежды, лицо гладкое, как у ребенка…

— Может быть. — Но в голосе сомнение. — Давай посмотрим в спальне.

Они быстро уходят прочь, дверь закрывается, и я остаюсь сидеть скрючившись за кустом гибискуса, надеясь, что это не паутина щекочет мне нос. От облегчения я чуть не начинаю молиться.

Я сижу под аркой, пока не начинают болеть ноги и шея. Тогда я встаю, медленно и осторожно, и специально небрежно иду по улице к пансиону. Это самая длинная прогулка в моей жизни.

Я прихожу первой. Следующий час я провожу, наслаждаясь горячей молитвой за благополучие своих товарищей. Постепенно они просачиваются — сначала Мара, потом два наших лучника. Приходит Хакиан, усталый, но радостный. Карло, охотник, и его брат Бенито являются следом. Мы напряженно и долго ждем, прежде чем сияющее лицо Бертена появляется в дверях. И наконец, когда мы уже начинаем терять надежду, приходят Косме и Умберто, изможденные, но улыбающиеся.

Все десять из нас благополучно вернулись. И вполне успешно, судя по триумфальным лицам. Вместе мы начинаем смеяться и плакать, переполненные облегчением.

До финала еще далеко. Караван должен успешно достичь Инвьернов. Должно отравиться достаточно их солдат, чтобы они связали болезнь с поставленными князем продуктами и начали мстить. Мы поставили на князя.

И священники Басагуана ощутили присутствие Носителя.

Но сегодня мы празднуем наш маленький успех.

Прежде чем объявить князю о своем присутствии, мы выжидаем три дня, достаточное время для того, чтобы первые поставки достигли Инвьернов. Мы обсуждаем, как нам лучше представиться князю.

— Что, если мы заявим о себе публично? — спрашивает Мара.

Косме задумчиво кивает.

— Если мы сделаем это достоянием общественности, ему будет трудно нас арестовать или убить.

— Только поначалу, — говорю я. — Он сможет сделать это позже. Когда его двор отвернется в другую сторону.

— Поначалу — этого достаточно, — ухмыляется Косме. — Как только до него дойдет, что Инвьерны недовольны его поставками, для него будет слишком поздно.

— Так что мы удивим его в приемный час, — говорит Хакиан, покусывая губы. — Мы должны сделать это так, чтобы завоевать симпатию к нашему делу.

Умберто хмурится.

— Это не моя сфера. Я сын пастуха.