Дмитрий Алкар - Тени Реальности 2. Час Быка

Странные слова шепчу я, очнувшись, пытаясь изгнать образ того, кого я видел, до сих пор стоящий перед глазами. Также как и ощущение прикосновения, как будто наши руки до сих пор сцеплены в невозможном пожатии. Я кричу, глядя в небо, не обращая внимания на жгущее лицо солнце. Я согласен, согласен вспомнить! Но это слишком больно, слишком страшно, слишком изменит всё! Не могу себя потерять, только не это. А ведь полотно судьбы — оно такое, нельзя противостоять ему так долго, иначе можно выпасть из него навсегда. Неужто всё происходящее завязано на то существо, чьё имя я даже не могу вспомнить — из животного страха, из лютой гордости, из ощущения самопожертвования, ведь именно я сделал всё то, что сделал ради… Того, чтобы спасти всех… Как я думал.

Но я много что думал. Нет, нереально сложно. Поднимаюсь на ноги, открывая без страха искривленное изуродованное лицо солнцу, глядя по сторонам. Вокруг что-то происходит, нечто важное, однако меня не интересует ничего из окружающего. Я воздеваю руки к небесам, чувствуя как, по потерявшим чувствительность руинам щек, стекают слезы, и рычу в пространство, извергая из себя поток невозможной, нереальной мощи энергии:

— Я готов упасть на колени, но тебя всё равно нет!

И горькая ярость раскрывается крыльями за моей спиной, поднимая в воздух, заставляя взлететь и подставить горящее, я даже язычки пламени и дымок перед глазами, лицо свету. Весь я охватываюсь пламенем, начиная гореть, но разве такая боль имеет значение, когда ты на грани принятия и осознания самого себя и своего вычеркнутого ритуалами прошлого? Нет, не имеет. Имеет значение лишь невозможность ничего изменить, к чему тогда эти все видения?

И ярость выплескивается снова и снова, заслоняя местные небеса черными тучами, возникшими из ниоткуда, и синими бушующими молниями. Порывы ветра колеблют моё пылающее существо, с рук и туловища сползают и срываются ветром тлеющие и дымящие руины балахона, обнажая меня. Тело горит, обнажая мускулы и сосуды, череп, плавя мышцы, заставляя их течь и меняться.

— Я согласен, я принимаю свой путь, я принял дорогу ярости, чтобы искупить очищающим огнём всё, слышите?!

И протягиваю руки вниз, туда, где шло, но уже останавливается в связи с произведенной мною бурей, сражение между безнадежно проигрывающей группой мародеров-иномирцев, которых привел сюда я — и местным воинством света.

Это всё слишком глупо, — они ничто по сравнению с моим горем и болью. Опускаю ладонь вниз, туда же, где в десятках метров подо мной застыли фигуры людей и прочих разумных существ…

Разглядываю свою конечность, продолжающую тлеть — черная корка кожи, покрывающая белую кость, местами проглядывающую через оную. Длинные загнутые когти, из сплавленной плоти и кости, — ничего человеческого.

И даю излиться своей ненависти, всей, что накопилась за столь долгое время, заставляя сорваться с кончиков когтей черные, жирные, толстые молнии, сетью падающие на всех, кто находился там, далеко подо мной.

Спину разрывает поток живительной боли, крылья разворачиваются целиком, заставляя меня заорать в диком вопле, запрокинув голову к затянутым Тьмой небесам, и опустить вниз ещё одну искаженную ладонь, чтобы излить болезненную лихорадку и через неё.

Вижу себя даже со стороны, так сильно искажаются мои чувства, всё моё существо, которое не может вместиться в своём бремени грехов в одной оболочке целиком.

Черная, длинная, изрыгающая из всей своей плоти дым, фигура, с распахнутыми крылами с полуночными стальными перьями, из которых вылетают искры алых молний. Запрокинутый в крике рот, с торчащими длинными искривленными кинжалами клыков. Неестественно ломаные руки — и с них срывается чистая Тьма, падающая на землю, на много километров вокруг, обращая всё в прах, погружая во мглу…

Грехи — искупают ошибки! Лишь боль, ярость, невыносимые страдания для себя и окружающих — могут позволить искупить старые превратности судьбы, собственную глупость!

Меня как будто размазывает по окружающему, я больше не в состоянии сознательно контролировать себя — уже ни на гран. Остатки плоти под черной коркой пылающей спекшейся кожистой массы растягиваются как на дыбе, заставляя меня ощущать, как всё внутри растягивается, плывет, искажается…