Игорь Адамович: Ятаган Смотрителя

Я разглядываю радующую глаз картину, и на душе теплеет, но потепление души всегда вызывает у меня новые идеи, и я прибавляю шаг.

Юго-западные отроги Тролльих гор были пронизаны сетью пещер, служащих логовищами многих представителей темных народов. За последние пятьсот лет среди их обитателей доминировали темные эльфы, поработившие или уничтожившие местные разношерстные стаи.

Дроу временами были настолько сильны, что вполне могли бы покорить весь мир, но у них не было единого короля. Высокомерие и гордыня, которые и побудили когда-то эльфов ступить на темный путь, сыграли с ними злую шутку. Спесь их князей была настолько сильна, что не позволяла объединить хотя бы половину темных эльфов под единым знаменем, да и в тех альянсах, что удавалось создать, постоянно совершались предательства, убийства правителей, плелись заговоры и интриги. Хотя дроу, в отличие от своих светлых собратьев, старели и умирали, ни один из их князей или более-менее крупных вождей не скончался своей смертью, просто не смог до нее дотянуть.

Темный эльф, пробиравшийся еле заметными захламленными тропинками Проклятой лощины, был одним из самых влиятельных вождей самого большого клана, дома Ночных убийц, звали его Хелиоглас. Голова дроу изрядно поседела, нынешней зимой ему стукнуло триста пятьдесят шесть лет, и все годы он стремился к верховной власти, как муха к дерьму. За это время Хелиоглас пришел к печальному выводу о невозможности с его ресурсами подчинить даже всех соплеменников, не говоря уж о мировом господстве. Настало время союзов.

Проклятая лощина имела зловещую репутацию, там постоянно исчезали путники, что было неудивительно, поскольку за ней высился мертвый замок Пернишес, более четырехсот лет служащий логовищем старейшего вампира этого мира Виктора-носферату.

По дороге Хелиоглас не раз ощущал на себе оценивающие взгляды голодной нежити, но темного эльфа в окрестных горах хорошо знали, эта дичь была не по зубам ночным охотникам. Жадно почмокав осклизлыми губами, твари так и не решились на атаку.

Мертвый замок был побит временем, как старая шуба молью, повсюду стоял неистребимый запах разложения, пересохший ров был завален мусором и перепревшей листвой, камни парапета частью выпали, надвратные зубцы обрушились. Проникнуть внутрь не составляло никакого труда, левая створка ворот висела на одной проржавевшей петле и со скрипом колыхалась под порывами ветра, вторая половина, оторванная напрочь, валялась посреди загаженного двора.

Хелиоглас направился к центральной башне, брезгливо морща тонкий, с горбинкой нос. Отполированные до зеркального блеска агатовые сапоги князя перешагивали через остатки надворных построек, сгнившие обломки карет, каких-то бочек, перемешанные с разбросанными повсюду костями и целыми скелетами представителей практически всех рас, в жилах которых текла кровь.

В донжоне грязи было побольше и пахло еще гаже, на лестнице, в залах и коридорах валялись истерзанные трупы на разных стадиях разложения, и повсюду стояла звенящая тишина, только поскрипывали рассохшиеся половицы да клубами взлетали облака потревоженной пыли. Покои хозяина замка располагались на последних этажах донжона, куда и направился дроу.

В просторном помещении на самом верху главной башни тоже были тела мертвых, в нелепых позах привязанные и прибитые как попало к мебели и стенам. Князь приостановился, соображая, что делать дальше.

— И что это мы морщимся, ну разве можно так вести себя в столовой хозяина, когда находишься в гостях? — раздался за спиной дроу скрипучий голос.

— Твоя столовая по ароматам и антуражу ближе к выгребной яме, — незаметно положив руку на лунный клинок, презрительно прошипел через плечо, словно плюнул, Хелиоглас.

— Ой, вот только не надо строить из себя аристократа в седьмом колене, я ведь не раз бывал в затхлых норах, которые вы называете городами, — насмешливо проскрипел Виктор-носферату из-за спины гостя. — Эти заплесневелые смрадные дыры кишат мокрицами и крысами, под ногами ползают черви и слизни, а за шиворот постоянно сыплется помет летучих мышей.

— По крайней мере, даже в самой ничтожной мокрице есть жизнь, а не ее жалкое подобие, как у некоторых, — с гаденькой улыбочкой парировал дроу.