Наталья Резанова - Дети луны

— Глупая ты женщина, — устало сказала сестра Тринита. — Девчонка — крестница и племянница Кесслера, вот и все. Итак, ты решила отомстить. Время для этого решающего значения не имело, но ты выбрала Ночь Правды — годовщину своего унижения. Кстати, ответь мне — почему ты решила извести его, а не ее?

— Я подумала, что виноват он. Она такая молоденькая и глупая, что…

— И опять ты ошиблась. Такая уж твоя судьба — во всем ошибаться. Девочка вовсе не глупа — она вполне самостоятельно разобралась в этой истории. И безо всякого вмешательства магии. Но дело не в ней. Дело в тебе. Я много раз сталкивалась с подобными вещами. Люди — мужчины и женщины, — не разобравшись в своих чувствах, запутавшись в страстях, ослепленные страхами и желаниями, творили то же, что и ты, И почти всегда это кончалось костром. Но не в твоем случае. Ты — там, куда правосудие уже не достигает. Они-то хоть творили зло в страхе перед наказанием. А ты уверена в безнаказанности. Вот что особенно противно. Хуже даже, чем колдовство.

Она вынула из-за пазухи флягу и начала кропить из нее символы на полу и стенах. Они начали постепенно исчезать, точно поеденные кислотой, а по комнате пополз непонятный то ли туман, то ли дым, точно от горящего торфа.

— А это я возьму с собой. — Бегинка через плащ, как будто опасалась обжечься, подхватила ковчежец с алтаря и тщательно завернула.

Женщина не ответила. Она плакала.

В тот день Кристина так и не дождалась сестры Триниты. Та явилась на следующее утро. Вид у нее был порядочно измученный, даже постаревший, хотя тяготы и заботы всех предыдущих дней не оставляли на ее облике никакого следа.

— Ну, как он? — с порога спросила она.

— Спит. По-моему, ему лучше.

— Так и должно быть.

— Значит, удалось?

— Да.

— И она больше не сможет ему навредить?

— Нет. Я уничтожила ее колдовские орудия. Да она, я думаю, и не захочет.

Кристина ожидала пояснений, но бегинка, угадав ее намерения, сухо сказала:

— Могу только заметить, что во всей этой истории есть один человек, которому крупно повезло. Ты. — Она покачала головой. — Я еще побуду здесь, пока не уверюсь, что больной выздоравливает. Потом уйду.

Прошло больше месяца, прежде чем Кристина вновь постучалась в дверь сестры Триниты.

— Я пришла попрощаться… Ой, какие куколки забавные!

— Это не куколки. Шахматы. Игра такая…

— Ну, значит, все равно куколки… За мной приехал отец. Завтра мы уезжаем домой, в Бранку.

— Выходит, твое желание, высказанное в Ночь Правды, исполнилось?

Кристина кивнула и улыбнулась.

— А твой крестный?

— Он поправился. Совсем. И совсем не помнит того, что было во время болезни. А насчет всего остального — молчит. Но он ведь и раньше молчал… Знаете, я рада, что уезжаю. Я люблю дядю, но хорошо, что все уже кончилось.

— Для тебя. Не забывай, что главные участники этой истории живы и — на своих местах.

— Так что же будет?

— Не знаю. — Сестра Тринита передвинула фигуры на доске. — Честно, не знаю. Выйти за него она не может, это против всех наших обычаев. Возможно, переступит через свою гордость и продолжит с ним тайную связь. Это, конечно, наилучший выход, хотя я, принадлежа к духовному сословию, одобрить его не могу. Или они будут мучиться дальше.

— А нельзя ли сделать так, чтобы они все забыли? Не помнили друг о друге, что когда-то вообще встречались?

— Сделать-то можно. — Сестра Тринита смотрела на шахматную доску. Она знала, каким будет следующий вопрос, и ответила на него. — Но я за это не возьмусь. Кто угадает последствия? Как это скажется на их душах? Подавленные страсти, загоняемые внутрь, имеют склонность выползать наружу в самом уродливом виде. Если бы святой Антоний жил не в пустыне, а на рыночной площади, ручаюсь, бесы не терзали бы его столь рьяно. А ведь он был святым… Кстати, только ли проклятие виновато в безумии твоего крестного? Отчасти он сам себя до этого довел. И хорошо нам судить о страстях с позиции бесстрастия: тебе — по причине юности, мне — из-за принадлежности к общине и знаний — они ведь сушат душу. Нет, — она подняла голову, — здесь я уже достаточно сделала. Дальше я не пойду.

— Зато я пойду. — Кристина встала. — Не в этом, конечно, смысле. К отцу пойду. Он уже ждет.

— Тогда — счастливого пути.

У двери Кристина обернулась.

— Я очень мало поняла из того, что вы сейчас сказали. Но я буду над этим думать. Всю дорогу.

— Как хочешь, — сказала сестра Тринита. — Но лучше не надо.