Андрей Валентинов - Если смерть проснется

В первый миг подумалось, что Кошик ошибся.

О Змеях Навко, конечно, слыхал, но не очень-то верил. Огненные Змеи казались сказкой — страшной сказкой, которую рассказывают бабушки внукам долгими зимними вечерами.

Но искры не исчезали. Их становилось все больше — десять, двадцать, пятьдесят. Их заметили. Кметы стали переглядываться, показывать на небо…

— Река, господин Ивор! — Кошик недоуменно оглянулся и вновь охнул. — И воздух! Видите?

— Вижу…

Теперь это видели все. Огрская конница остановилась, «коловраты» опустили самострелы. Оба войска замерли, ожидая. И вдруг Навко вспомнил Барсака. Кобник! Чаклун предупреждал! Падают кони, небо горит огнем, вода в реке кипит…

— Господин Ивор! Господин Ивор! — теперь в голосе Кошика слышался страх. — Мне рассказывали… Такое бывает перед тем, как боги начинают трясти землю!

Боги? Перед глазами встало мрачное, холодное лицо Ямаса. Нет, не боги! Выходит, он все-таки не уничтожил Ключ! И этот Ключ взяли чьи-то руки… Над водой уже стоял пар, у берега слышались недоуменные голоса, кромка льда исчезла. Земля под ногами еле заметно дрогнула…

Что-то крикнул Улад, но Навко не услышал. Огненные искры над головой дрогнули и рванулись вниз. Резкий свист — и перед глазами вспыхнуло густое оранжевое пламя. Навко рухнул на землю, закрывая руками лицо. Вокруг горел огонь, слышались отчаянные вопли, чей-то предсмертный крик, а свист становился громче, закладывая уши, разрывая череп…

На миг пламя исчезло, и Навко решился поднять голову. Земля вокруг стала черной. Среди жирного пепла темнели скорченные остовы — людей ли, коней — понять нельзя. Возле берега горела лодьи, а у дымящейся воды отчаянно метались маленькие фигурки уцелевших. Снова свист — над самой головой, и Навко вновь вжал лицо в землю.

Земля была горячей, она мелко подрагивала, словно от невыносимой боли. Навко понял — самое страшное еще впереди. Земля пойдет волнами… Сдвиг-Земля, проснувшаяся Смерть!

Мысли исчезли. Остался ужас — нечеловеческий, лишающий разума. Хотелось только одного — умереть, умереть в этот же миг, чтобы не дожить до самого страшного. Наверное, это и есть кара богов. За все — за предательство, убийство, ложь. Они все виновны — он, Рыжий Волчонок, дедичи, сотники, кметы…

На миг вернулась ясность, и Навко, не поднимая лица от земли, горько усмехнулся. При чем тут боги? Просто кто-то оказался умнее и хитрее, чем он сам. Кто-то не побоялся повернуть Ключ в Двери…

Первый удар отбросил в сторону. Навко покатился вниз по склону, больно ударяясь о камни.

Руки закрывали лицо, и он не видел ничего. В глазах стояло огромное желтое пятно, в горле было горько и сухо. Наконец удалось зацепиться за какой-то куст. Навко оторвал руки от лица, привстал, опираясь на локти…

Вокруг стоял сизый густой туман, сквозь который едва можно было разглядеть почерневшее небо, все в огненных сполохах, реку, покрытую пенящимися, дымящимися бурунами, глубокие трещины, рассекавшие землю. Новый толчок — и Навко вжался в горячий пепел, пытаясь слиться с землей, исчезнуть, сгинуть…

Но земля не держала. Она стала мягкой, словно топь, в которой утонул труп Баюра, — прогибалась под локтями, рассыпалась в прах, превращалась в едкую пыль. Понимая, что спасения нет, Навко в отчаянии встал, чтобы встретить Смерть лицом к лицу. В глаза ударило жарким ветром. И тут он увидел — у самого горизонта земля взгорбилась, встала дыбом. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, гигантский вал взбесившейся тверди катился на обреченный берег. Небо рассекла молния — темно-желтая, цвета старого золота. Воздух сгустился, застревая в горле, не давая дышать. Почва под ногами кипела, бурлила водоворотами, а смерть была уже совсем рядом, совсем близко. Навко закричал, не слыша собственного крика, рухнул на колени, и тут земля обрушилась на него…

— Господин Ивор! Господин Ивор! Сознание возвращалось медленно. Сначала пришла боль. Это почему-то было приятно — может, оттого, что тело вновь жило, билось сердце — неровно, урывками. Вместе с болью вернулся страх, но тут же исчез. Все, что могло случиться, — уже случилось.

— Господин Ивор!

В голосе было отчаяние, и это чужое отчаяние заставило окончательно прийти в себя. Глаза не открывались, но губами можно было шевелить.

— Я… Я жив.

— Господин Ивор! Тысяцкий жив! Жив! Он узнал голос Кошика и почему-то не удивился. Наверное парень, начитавшийся румских фолий, каким-то чудом предусмотрел даже такое — и выжил.