Карл Вагнер: Ветер ночи

Он в немом ужасе уставился на маленькую лужицу на полу.

Выпрыгнув из своего укрытия, Маурсел кинулся к Кейну, рассчитывая вонзить тесак в сердце чародею прежде, чем тот обернется.

Беда капитана была в том, что Кейн ожидал визита гостя не человеческой расы, а увидел всего лишь моряка с тесаком. Оскалясь, колдун развернулся к вторгшемуся в святая святых – и Маурсел оторопел от выражения искренней радости на лице колдуна.

Нырнув под удар тесака, Кейн схватил Маурсела за запястье – и поскольку он сделал это левой рукой, тесак выпал из руки капитана, зазвенев по камням, а сам моряк взвыл от боли. Длинные пальцы Кейна сомкнулись на его бычьей шее. Маурсел беспомощно лупил колдуна по чему попало здоровой рукой, извиваясь изо всех сил, но Кейн с хохотом поволок его обратно к гобелену, удерживая за шею и слегка придушив.

Красная мгла застилала капитану глаза, звон в ушах рвал барабанные перепонки. Кейн убивал его медленно, наслаждаясь его беспомощностью.

И вдруг Маурсела отпустили.

Кейн как раз выгибал ему спину, намереваясь сломать позвоночник, когда Десайлин изо всей силы вонзила свой кинжал в плечо чародею. Кровь брызнула ей на руку. Прежде чем Кейн успел отшатнуться от удара, кинжал сидел в нем по самую рукоять.

Десайлин вскрикнула – одним рефлекторным движением локтя он отбросил ее на каменный пол. С упорством кошки она поползла к осевшему у стены Маурселу полузадохшемуся, но живому.

Страшно выругавшись, Кейн всей тяжестью навалился на свой рабочий стол, обрушив при этом большую часть колдовских инструментов. Опрокинувшийся перегонный куб вспыхнул на полу сине-зеленым пламенем.

– Десайлин, – в изумлении выдохнул он. Кровь потоком лилась у него по груди и руке, но опасен он был не менее, чем раненый тигр. – Десайлин!

Что-то тяжелое влетело в окно с отвратительным чмокающим звуком. Кейн выкрикнул длинную непонятную фразу.

– Если ты убьешь его, на этот раз убьешь и меня! – кричала Десайлин, заслоняя собой капитана, который очнулся уже настолько, что пытался встать на четвереньки.

– Оставь ее в покое, колдун! – прохрипел он, скосив глаз на свой тесак, по-прежнему лежавший посреди обломков алхимической лаборатории. Слишком далеко. – На ней нет никакой вины, кроме той, что она любит меня и ненавидит тебя! Ты можешь убить и ее, и меня, но не заставишь ее полюбить тебя!

– Так, еще один, – сказал Кейн неожиданно спокойно и горько. – Ты дурак. Знал бы ты, скольких я уже убил – таких же дураков, как и ты, спасавших Десайлин от коварного чародея. Это ее любимое развлечение. С самого первого дурака… Просто игра. Ее забавляет то многообразие способов, которыми я могу вернуть ее назад. И я потакал ей, раз ей так хотелось. Но она не любит тебя.

– Тогда почему она воткнула кинжал тебе в спину? – Отчаяние придало Маурселу мужества. – Она ненавидит тебя, колдун, – и любит меня! Ты не в силах даже разглядеть чувства женщины, не то что направить их! Ну так убей меня и будь проклят – но ее любви ты все равно не получишь!

Лицо Кейна превратилось в маску нечеловеческой муки, голос стал странен и страшен.

– В таком случае – убирайтесь! – прошипел он. – Убирайтесь отсюда – вы оба! Я отдаю тебе твою свободу, Десайлин. Капитан, я отдаю тебе ее любовь! Забирай свое сокровище и выметайся из города! Не стоит благодарности!

Переступив порог потайного хода, Маурсел сорвал кожаный ошейник с Десайлин и швырнул его Кейну под ноги.

– Забирай свой рабский ошейник! – крикнул он. – Довольно того, что на ее шее остались следы от твоих поганых лап!

– Ты дурак, – повторил Кейн тихо.

– Как далеко мы теперь от Керсальтиаля? – прошептала Десайлин.

– В нескольких лигах, если по прямой, – ответил Маурсел сжавшемуся у него под боком дрожащему комочку.

– Я боюсь.

– Не дури. Мы разделались с Кейном. Скоро рассвет, мы уплываем все дальше и от Керсальтиаля, и от всего, что в нем осталось.

– Тогда прижми меня к себе крепче, любимый. Мне так холодно.

– Морской ветер холоден, зато чист, – улыбнулся капитан. – Он уносит нас на всех парусах к новому берегу.

– Я боюсь.

– Тогда прижмись ко мне крепче.

– Кажется, теперь я вспоминаю…

Но морской волк уже спал. Крепким, безмятежным сном – последним безмятежным сном в своей жизни.

На рассвете он проснулся в объятиях трупа – безобразного, полуразложившегося трупа девушки, которая двадцать или двести лет назад повесилась в городском парке от несчастной любви.