Карл Вагнер: Тень Ангела Смерти

Поскольку стало очевидно, что человек умирает, толпа зевак рассосалась, остались только те, кого зачаровала сама смерть. Разумеется, ни один человек не смог бы протянуть долго, нанеси ему кто-нибудь такую рану; чудом было уже то, что искалеченный слуга до сих пор жил.

На дворе завывания снежной бури усиливались с каждой минутой, — ярость белого хрустального холода, дуновение которого проникало сквозь толстые каменные стены, стремилось по темным коридорам и колыхало тяжелые гобелены. Этот холод ворвался в самое сердце замка, в эту полную людей комнату, где завороженные зрители наблюдали за человеком, тщетно ловившим воздух, а лужа крови все увеличивалась.

Он был одним из слуг барона, незаметным челядином, его обычной работой было присматривать за конюшней. Снежная буря разыгралась с наступлением ночи, внезапно придя с запада, когда садилось солнце. Когда ее первые жалящие порывы пронеслись над замком, двор был наполнен снующими слугами, которые пытались укрыть животных и припасы в наружных строениях. Один человек задержался дольше других, доделывая какое-то поручение, — никто не помнил, какое именно. Его крика не услышал почти никто из спешивших к замковым воротам. Но все же крик был услышан, и несколько мужчин с трудом добрались сквозь непроглядную темноту и ослепляющий ветер до неподвижного тела, лежавшего ничком на белом снегу. Они внесли изувеченное тело в замок, дрожа от страха, ибо ни один не видел, кто, внезапно возникнув из бурана, так дико напал на человека и снова растворился во тьме.

Жертва лежала рядом с камином, на подстилке из тряпья. В широко раскрытых глазах застыл дикий ужас, на бледных губах время от времени появлялись кровавые пузыри. Горло и грудь были разорваны безжалостными клыками, и, судя по всему, артерии уцелели только благодаря тяжелой меховой одежде и поднятой для защиты руке. Сколько-нибудь правдоподобного объяснения случившемуся не было, а умирающий не промолвил ни слова с тех пор, как его принесли сюда. Кто-то предположил, что слуга, наверное, не смог бы говорить, даже если бы пришел в себя, так как его горло было ужасно искалечено.

Казалось, нет конца потоку крови, который лился сквозь грубые повязки и блестел на камнях. Коновала, который обычно причинял вред только скоту, призвали на помощь: баронского лекаря и астролога не могли найти, да и не захотел бы он возиться. Коновал, разумеется, знал, что все бесполезно, но для вида сделал несколько неуверенных попыток отдалить неминуемую смерть.

Слуга в последний раз захрипел, по телу его прошла судорога. Достойный эскулап подержал безжизненное запястье, с умным видом приподнял веко и пожал плечами.

— Что ж, он мертв, — без необходимости объявил коновал.

Наблюдавшие были разочарованы, поскольку надеялись узнать от пострадавшего о том, что за существо напало на него. В комнате висела атмосфера липкого гложущего страха, и кое-кто уверял громче, чем следовало, что это волк или несколько волков, а может, снежный барс. У некоторых были худшие предположения, ибо у этой замерзшей земли Марсаровж были свои легенды.

Неожиданное резкое движение остановило расходившихся людей. Труп приподнялся со скользких камней! Поддерживая себя руками, он сел и уставился на них широко раскрытыми невидящими глазами. Губы, на которых пузырилась кровавая пена, пытались что-то сказать.

— Смерть! Я видел его! Он придет из бурана за всеми нами! — прорыдало это существо, которое не должно было говорить. — Смерть идет! Человек! Человек, который не человек! Смерть всем!

Тело повалилось обратно на камни, теперь уже молча.

— Должно быть, он был не совсем мертв, — предположил, наконец, коновал, но он и сам не верил в это.

Наконец Кейн вынужден был признать, что совершенно заблудился и что вот уже час, как потерял всякое чувство направления. Он подтолкнул свою замученную лошадь вперед, проклиная судьбу, которая заставила его путешествовать по этой замерзшей земле во время самой ужасной снежной бури, которую он мог припомнить. Его косматая коняга чуть не падала от истощения, так как даже ее воспитанная севером выносливость подошла к концу за те дни, что они уходили от погони, прорываясь сквозь ледяной буран.