Ник Перумов: Дочь некроманта

Казалось, от него больше ничего не требуется. Всего-то одна капля крови для какого-то непонятного волшебства его учителей. Никто не обращает на него внимания, никто даже не подходит к нему, все словно бы забыли о нем, так стоит ли беспокоиться, похоже, дуотты и в самом деле сказали правду — им ничего от него не надо.

Вот только какое-то звериное чутье, которым в той или иной степени одарен каждый человек, то наследство, что досталось нам от четвероногих предков, зубами и когтями отвоевывавших свое право на жизнь, — именно это чутье не давало ему успокоиться окончательно.

Волк чувствовал настороженный капкан. И в то же время — вышедшую на охоту свору псов.

— Теперь твоя очередь, — услыхал он вдруг. — Твоя очередь, человече! Ты проникал разумом в суть смерти — пусть эта суть соединится с твоей кровью!

— Зачем? — он едва сумел разлепить губы. Задавать подобные вопросы во время чародейской церемонии означало нарушить все до единого каноны — но сейчас ему было не до канонов.

Свора уверенно взяла его след и сейчас гнала в незримую ловушку.

— Затем, что мертвое можно одолеть только мертвым! — грянуло в ответ со всех сторон. — Затем, что только нашими силами не преодолеть глубинных преград!

«Разве некромантия способна справиться с мертвыми же камнями? — чуть было не сорвалось у него с языка. — Разве так пробивают дорогу, хотя кто знает, где именно они ее пробивают?..»

Суть смерти не гибель, не распад, не уничтожение, как часто и ошибочно полагают страшащиеся ее люди, а переход, великий переход, новое рождение, обновление через гибель, освобождение из уз, побег из темницы.

Горе и отчаяние склепов, скорбь потерь, безумие надежд на встречу «там, за гранью» — все это он послал вдогонку остановившейся и плавающей в своем Ничто капле собственной крови. И ту Силу, что вызывает плоть умерших ко второй жизни, отвратительной и ужасной, он послал вслед тоже. Быть может, она пробьет барьеры?

«Остановись, что ты делаешь?!» — крикнул он сам себе, но было уже поздно.

Со всех сторон хлынул ликующий гимн. Никогда еще человек не слышал, как дуотты поют на собственном языке, — сегодня они, похоже, пренебрегли обычной осторожностью.

Он остался стоять, потерянно озираясь по сторонам — теперь ошибки не было, все и впрямь о нем забыли, поглощенные небывалым и непонятным ликованием. Змееголовым удалось нечто очень важное — знать бы при этом еще, что именно.

На следующий день он, как обычно, отправился в вивлиофику. Однако на пороге зала манускриптов его остановили трое дуоттов, те самые, некогда встретившие его перед Последним Прибежищем.

— Тебе не туда, — проскрипели они хором.

Он замер, уже догадавшись обо всем, но еще боясь себе признаться в неизбежном.

— Твое учение кончилось, — сказали ему.

Порыв схватиться за кинжал он, к счастью, пресек вовремя. Не приходилось сомневаться, что дуотты хорошо подготовились к этой встрече.

— Уходи, — сказали ему.

— Почему? — спросил он — хотелось услышать, что они ему скажут и какую придумают причину — или не станут придумывать никакой?

Они не стали. Наверное, для этого они слишком его презирали.

— Ты исполнил то, что нам было от тебя нужно. Теперь уходи.

Почему они отпускают его? Ведь он наверняка опасен?..

Старый дуотт словно бы угадал его мысли.

— Если ты умрешь от нашей магии, все усилия окажутся напрасными. Поэтому иди. Больше ты здесь не нужен.

Все трое дуоттов разом повернулись к нему спиной и двинулись прочь, в глубь коридора, подозрительно быстро исчезнув во мраке, сомкнувшемся за ними, точно вода.

Больше он никого из этого народа не видел.

В одиночестве он собрал то немногое, что имел. В одиночестве пересек пустой двор. И в одиночестве, не оглядываясь, двинулся прочь от Последнего Прибежища.

Он шагал, криво усмехаясь, у него разом появилось сразу две цели: выжить и понять, что же за колдовство позволила совершить дуоттам его кровь.

О том, что приключилось с ним в дороге, можно было бы написать длинную сагу. Ему пришлось драться с красными монахами, орденом Охотников за Свободными, он побывал в знаменитом Храме Мечей, где его, единственного чародея за многие века, принимали с почетом; он тонул в болотах крайнего юга, в черной, кишащей гадами воде и спасся только чудом; он бродил по дикой пустыне, о которую разбивается натиск Полуденного Океана, в занесенных песком городах отыскивая древние рукописи, забытые свитки, частенько сжатые белыми пальцами скелета, пролежавшего в развалинах хранилища незнамо сколько лет; он искал, искал с муравьиным упорством и таким же упрямством, не веря, что тайное знание минувших веков сгинуло навеки.