Ник Перумов - Дочь некроманта

По лесам вокруг Тупика разбросано было несколько хуторов. Стояла на полпути к пещере, что вела в загорье, и третья деревушка этих мест, совсем уже крошечная, так и прозывавшаяся — Глущобой. Имелся тут и свой отшельник, святой человек крепкой веры в Спасителя, что срубил себе келью в самой глуши леса к восходу от Тупика, где, не сомневались поселяне, денно и нощно молился за их грешные души.

Тихо текла жизнь в Пятиречье. Народ сеял, косил сено, собирал урожай, рубил лес, ковал железо, торговал помаленьку, играл свадьбы, плакал на похоронах, плясал на помолвках и крестинах, порой — брался за вилы и топоры, если к их домам подступала беда. Приходили и уходили купеческие караваны, лето сменялось зимой, а весна — осенью, и казалось, что так будет всегда.

Они приехали в Мост ранним утром, когда майский день только-только вступал в свои права, и это было странно — ближайший постоялый двор от Моста отделял добрый день пути, странники должны были провести в дороге всю ночь — зачем, почему, отчего? Купцы приезжали в Мост, как правило, только под вечер. Никому не улыбалось ехать сквозь ночь мрачными здешними лесами — неровен час, вылезет на тебя какая-нибудь безумная нечисть, что тогда будешь делать?

Всего приезжих было четверо. Дородный осанистый мужчина, уже весьма немолодой, по здешним меркам — просто старик. Он, похоже, был у них за главного — во всяком случае, второй мужчина, молодой, широкоплечий воин в плотной кольчуге даже не двойного, а, похоже, тройного плетения с нашитыми на спину и грудь стальными бляхами, слушался его аж с полувзгляда, не то что полуслова. Могучего сложения воин был весь увешан оружием — слева меч, справа секира, за спиной арбалет, на каждом бедре по длинному кинжалу, у седла приторочен внушительного вида щит, с другой стороны — ухватистое копье с длинным и широким наконечником, каким в случае надобности можно не только колоть, но и рубить.

Третьей в отряде оказалась молодая еще женщина, правда, отчего-то очень тихая и печальная, в темной одежде вдовы и со «вдовьим» перстнем на левой руке. А рядом с ней на небольшом коньке ехала четвертая из новоприбывших — девочка лет пяти, с задорным курносым носом и непокорными темными кудрями над высоким лбом. Казалось, она чувствовала себя увереннее всех остальных — другие, даже воин в броне, какая сделала бы честь и княжескому тысячнику, — держались так, словно им вот-вот предстояла смертельная битва. В общем, несмотря на все их усилия не привлекать внимания, посмотреть на странных пришельцев сбежалось чуть ли не пол-Моста.

С собой новоприбывшие вели с полдюжины вьючных лошадей. В руках пожилого мужчины блеснула золотая монета, и корчмарь Груздик тотчас преисполнился к гостям неимоверного почтения — даже от проезжих купцов он видел самое лучшее что серебро Княж-города, не слишком чистое и не слишком ценимое, к примеру, на Западе; а тут полновесная монета, и даже не имперский цехин Эбина, а двойной салладорский диргем, ценимый самое меньшее впятеро выше любого иного золотого на всем пространстве от Кинта Дальнего до Царства Синь-И.

Воин в броне в разговоры ни с кем не вступал. Мягким стелющимся шагом пустился в обход всего постоялого двора, не обращая никакого внимания на слуг и домочадцев Груздика. Конечно, любому другому подобное с рук бы не сошло, но тут — диргем так сладостно улегся в ладони трактирщика, что тот решил сделать для щедрых гостей исключение.

Гости сняли две лучшие комнаты, потребовали лучшей еды (еще одна ошибка, сказал себе Груздик, если только они от кого-то скрываются) и затворились у себя. Любопытный народ походил-походил кругами, но, поскольку больше ничего интересного не происходило, вернулся к обычными своим делам.

День странники провели взаперти, даже не спустившись к ужину в общую залу (где их появления ждало примерно вдвое больше народу, чем обычно собиралось у Груздика вечерами), а на следующий день, оставив вещи на постоялом дворе, отправились по ведущей в Тупик дороге.

В Тупике они испросили благословения отца Калистрата, сделали щедрый храмовый взнос и попутно поинтересовались, нет ли здесь на продажу свободных домов.

Свободных домов, к их огорчению, не нашлось, но священник сказал, что таким уважаемым господам, конечно, ничего не стоит подрядить местных древоделов, и те — «глазом моргнуть не успеете!» — за умеренную плату срубят такие хоромы, что и сам князь бы не погнушался.

В ответ старик и воин только покачали головами. Нет, хоромы им не нужны. Впрочем, пожалуй, оно и лучше — зачем стеснять добрых поселян? Быть может, они могут устроиться где-то в окрестностях, никому не мешая и не привлекая посторонних взоров?