Ярослав Коваль - Пылающий Север

— По крайней мере, теперь я знаю, что случилось с теми купцами и теми моими чиновниками, которые пропали без вести.

— А тебе это сейчас интересно? — с равнодушным видом спросила Аштия.

— Да, мне это в любых обстоятельствах будет интересно! Я привык к этой земле, и её проблемы — совсем как проблемы моего собственного тела!

— Хорошо сказано, — вмешался император. — Я удивляюсь тебе, Солор.

— Государю сейчас вряд ли любопытно, кто именно грабил чьи именно караваны.

— Возможно, я и заинтересуюсь подобной информацией. И для меня это всегда важно. Как для Серта. Довольно об этом! Как понимаю, эти мерзавцы действуют заодно с захватчиками.

— Вот уж нет, — проворчал один из пленников, кося на нас наглым глазом. Проворчал слишком отчётливо, чтоб можно было принять это за случайность. — Они обходятся с нами не лучше, чем свои. Но уж, может быть, пощиплет перья тем, кто побогаче.

На миг воцарилась полнейшая тишина, которую и птицы предпочли не прерывать. Даже двое других бандитов смотрели на своего дерзкого сотоварища с ужасом — видимо, поступок бросал тень на всех разом, и возмездие ожидалось поистине ужасающее.

— Ты осознаёшь, с кем говоришь, комок нечистот? — осведомился Фалак спеленатым яростью горлом.

— Любопытно, что революционные взгляды частенько расцветают там, где, по сути, больше нечем себя оправдать, — перебил я с насмешкой в голосе. Уж постарался говорить язвительнее. — И тебе отрадно будет услышать, что на одного аристократа или аристократку погибнет по тысяче представителей других сословий? Впрочем, полагаю, тебе на всех плевать, кроме себя. Или ты просто не обременяешь себя раздумьями, а?

— Зачем господин разговаривает с этим грязным отребьем? — изумился оруженосец государя. — Этот подонок не поймёт ни полслова.

— Допустим. А вот знать, где именно располагаются вражеские силы, может. Он — или его товарищи.

— Откуда такой вывод? — На этот раз вмешалась её светлость.

— Слышала, что он сказал: они обходятся с бандитами не лучше, чем мы. Значит, никакой коалиции между ними. Да и зачем бы захватчикам горстка бандитов? Какой от них толк? Уверен, этим людям приходится выживать самостоятельно. А вернейшее средство не только выжить, но и объедки с чужого стола подобрать — точно знать, где нарвёшься, а где нет. Сейчас война. С фермерских хозяйств не больно-то подкормишься. Теперь — только с вражеских обозов, если повезёт.

— Разумно.

— Нам просто нужно узнать у них то, что знают они. А уж как… Я могу этим заняться.

— Займись, Серт, — бросил император, отступая.

— Нас тут ещё много, — выплюнул пленник, и я понял, что он смертельно напуган. Тут и проницательности особой не требуется. А страх — верный соратник допросчика, серьёзных усилий разговор не потребует. Разве что, беседуя и убеждая, придётся проследить, чтоб жертва не слишком громко орала от ужаса. — Они с вами разберутся.

— Да что ты говоришь!

Действительно, справился я довольно быстро и легко. Узнав всё, что было нужно, прикончил двоих пленников — тех, которые не посмели хамить государю и лордам. Нахала же оставил в распоряжении Фалака, разгневанного до приторной вежливости, и отошёл немного в сторону от лагеря, к огромному дереву, под которым было особенно темно.

Вряд ли от меня потребуют отчёта немедленно, сию же секунду. Могу взять паузу, перевести дух, поразмышлять о чём-нибудь. Например, о том, что по большому счёту мне даже импонирует этот наглец. Он ведь не хуже своих сотоварищей осознавал, чем для него закончится его поведение, а всё-таки поступил по-своему.

Когда-то много лет назад я с удовольствием высказался бы ещё крепче — но не решился. Слишком хотелось жить. И дело даже не в желании жить, собственно. Тогда мне трудно было поверить, что я уцелею, да и шансов особых не было. Но, в любом случае, предпочитал сдохнуть в схватке, быстро и под воздействием адреналина, но не в муках, которые, конечно, последовали бы, если б я нагрубил его величеству.

Однако отстаивать этого смелого нахала я не стану. Да меня и не поймут, в том числе и сам нахал. Кроме того, это неразумно. Пусть один его поступок мне по вкусу, сам он и все остальные его выходки слишком антисоциальны. И у двух его товарищей — тоже.

Размышления о чужом поведении и чужих мотивах логически привели меня к критической оценке собственной особы. Между делом подумалось ещё и о том, как лёгко теперь мне даётся лишение людей жизни. Я и замечать это перестал, примерно наравне с вежливыми услугами камердинера, личного слуги, кравчего за пиршественным столом, лакеев и прислуги. Комфорт, обеспечиваемый множеством людей, стал для меня естественным, как воздух. И право лишать жизни тех, кто считался для этого подходящим — тоже. Собственно, при моём нынешнем статусе я, как средневековый сеньор, полновластный властитель в своих землях, многое мог себе позволить.