Владимир Васильев - Приключения в Ирии и на Земле (СИ)

— Честно жизнь прожил, честным помру.

— Так и я по нехоженым честными людьми тропкам не ходил. Хабар, добытый в бою, с солдатами делил. А этот хабар для народа используем.

И я, махнув рукой, указал на сейф Мамедовны. Махнул небрежно и задел конторские книги Семёныча, лежавшие на краю стола. Одна из книг упала на пол. Поднимая её, раскрыл на середине.

— Ба! Семёныч! Книги пишешь?

— Ну да, письменник я, — ответил он, почему-то по-белорусски. Воспоминания пишу, о войне, о природе… Досуг коротаю.

С интересом глянул на него: сам грешен, сам по тем же формулам живу. Если во времена такого автора, как Тургенев, жили по принципам, во времена писателей Троцкого и Деникина — под лозунгами, то во времена письменника Семёныча, сиречь Ивана Семёновича Благова, люди существовали и существуют по формулам. Формулы те, правда, разные. И реакции, что протекают, разные. У многих в душе образуется осадок. Всё думаю, во что или в кого выплеснуть осадок, что в моей душе стал чернее чёрного за прошедшие десятилетия.

На лавочке, взирая на пасмурное небо, сидел хмурый старовер.

Вручил я ему грозный для Алисии Владленовны документ, денежное возмещение и наказал быть готовым утром к отъезду.

Никак не ожидал, что не пройдёт и часа, как снова придётся склонять имя неведомой мне Алисии во всех падежах и снова посылать людей по известному адресу — к Алисии.

Не ожидал и резкой перемены погоды. Порывы ветра закружили опадавшую листву. Не впервые в этом краю, и по признакам ощущаю, что на далёкой от нас Ладоге заштормило. Коварно Ладожское озеро.

Тесен наш мир, сударыни и судари; бежит человек от тесноты человеческого общежития, стремясь не к одиночеству, а к уединению и возможности поразмыслить или почитать или сочинить… Всех вариантов не счесть. Вряд ли я мог претендовать на значительное внимание к своей особе со стороны Анюты: наше недолгое знакомство не давало повода так думать. Но был уверен: придёт Невеста, книжку принесёт, и мы побеседуем о литературе и жизни.

Она явилась в строгой юбке и пиджаке, и я поставил себя на место школьника, с восторгом взирающего на юную учительницу. Уже испытывал подобное обожание то ли в девятом, то ли десятом классе. Недолго длилось то ощущение пребывания в сказке. Явился бородатый деятель из драмтеатра и после недолгого ухаживания тот Карабас-Барабас увёл объект моего преклонения из школы и из моей жизни. Мельком увидел её однажды в метро — всё с тем же Карабасом, но почему-то без бороды.

Поймал себя на опасении и боязни увидеть повторение сказки с печальным для меня финалом.

Строгий голос учительницы вывел меня из грёзы:

— Почему вы музыканта посадили под замок? Девушки выключили телевизор, слушают его флейту и рыдают.

— О музыканте не знаю. Спросим у Семёныча.

Полковника, слава богу, застали в конторе. Я пропустил Анюту вперёд. Порыв ветра распахнул чуть приоткрытую форточку, смешал слабый запах духов с её феромонами, и эта смесь закружила голову дуралею. Две ипостаси у Окаянного в душе; по разному они величают друг друга, в зависимости от ситуаций; ныне Дуралей оспаривал свои права в диалоге со Скептиком. Ответ Семёныча на вопрос Анюты показался Дуралею резким:

— Ишь, играет, значит. Он такой же музыкант, как я Папа римский. Знаю их породу. Ищейка он. А из какого ведомства, можно допытаться. Закрыл его утром в каптёрке.

— У него мочевой пузырь не лопнет? — спросил я Семёныча.

— Товарищ капитан, все удобства там в наличии, — он с укоризной добавил: — Не знаете вы об истории вверенного вам объекта. Здесь некогда располагался женский батальон, а прапорщики оборудовали каптёрку в своих интересах. Так что там не только топчан, но и совмещённый санузел имеется.

Анюта покраснела как маков цвет, а я предложил:

— Ведите нас, товарищ администратор, к задержанному. Побеседую с ним.

— Не мешало бы ему посидеть подольше. К тому ж, стрельнуло что-то во мне, — пожаловался Семёныч и, выразительно глянув на меня, добавил: — То ли из-за непогоды, то ли из-за сквозняка. Кто-то форточку оставил открытой. Старость не радость. Всё мечтаю тростью обзавестись.

— Я вам помогу дойти, Иван Семёнович. Он наших девушек с ума сводит своей игрой. Все сбились в кучу около каптёрки.

— Он же крысолов. Девок как мышек, значит, собрал. Знает, как играть! Ладно, Анюта, поддерживай старика, — остановив суровый взгляд на мне, вынес вердикт: — Крысолова выгнать надобно.