Робин Хобб - Возвращение домой

— Возможно, оставить их умирать во сне — это добрый поступок, — сказала мне одна из женщин, пока мы толкали тяжёлый стол к огню. Она сделала глубокий вдох и добавила:

— Возможно, все мы должны вернуться к той стене из черного камня и прислониться к ней.

Идея была заманчивее, чем мне хотелось бы признавать. Челли вернулась из своего похода за деревом.

Идея была заманчивее, чем мне хотелось бы признавать. Челли вернулась из своего похода за деревом.

— Я думаю, мы сжигаем больше, чем приносим дров, — отметила она. — Я немного посижу с детьми. Посмотрите, что ещё можно найти, чтобы сжечь.

Так что я взяла её догорающий факел и отправилась на поиски дров. К тому времени, когда я вернулась со своими жалкими клочками, отколовшаяся группа одного из поисковых отрядов вернулась. Они быстро исчерпали свои возможности и запас факелов, и вернулись в надежде, что другим повезло больше.

Вскоре после этого вернулась вторая группа, и я почувствовала возрастающее уныние. Они привели с собой семнадцать других людей, которых нашли, пока блуждали в лабиринте. Эти люди были «владельцами» того сектора города. Они сказали, что несколько дней назад верхние ярусы обрушились. Все эти дни они изучали любые пути, которые вели вверх или вниз. Для дальнейших исследований нужно было больше факелов, чем мы могли собрать.

Источники дерева почти истощились, в разграбленных комнатах больше не оставалось мебели, которую можно было бы использовать на факелы. Голод и жажда мучили всех. Если наш огонь погаснет, мы погрузимся в полную темноту. Когда я позволяю себе думать об этом, моё сердце начинает испуганно трепетать, и я впадаю в оцепенение. В свете костра трудно бороться с витающим вокруг городским «искусством». Погружённая в темноту, я быстро уступлю ему.

Я была не единственной, кто понял это. В молчании мы позволили огню догорать. Поток грязи стекал по главной лестнице, принося с собой сырость и холодный воздух. Люди искали друг друга не столько ради общения, сколько ради тепла. Я боялась первого прикосновения воды к моим ногам и задавалась вопросом, что сломает меня раньше — сплошная тьма или поток грязи.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем вернулась третья группа. Они нашли три лестницы, ведущие наверх. Все три были завалены и не давали возможности попасть на поверхность. И чем дальше, тем разрушенней становился коридор. Вскоре пришлось шлёпать по мелким лужам, почувствовался усилившийся запах земли. Когда факелы почти догорели, а вода стала холоднее и дошла уже до колен, они вернулись. Ритайо и Тримартин были членами этой группы. Я была эгоистично рада, что они снова рядом, пусть это и означало, что нам почти не на что надеяться.

Ритайо хотел разбудить Карлмина, но я спросила его:

— Зачем? Чтобы он смотрел в темноту и боялся? Пусть он спит, Ритайо. Кажется, ему даже снятся хорошие сны. Если бы я могла вынести его на солнечный свет снова, я бы разбудила его и попыталась вернуть обратно. А пока пусть его оставят в покое, — я села и Ритайо обнял меня, а я молча думала о Петрасе и моём бывшем муже — Джетане. Что ж, он принял хотя бы одно мудрое решение в жизни. Я чувствовала странную благодарность к нему за то, что он не позволил мне загубить жизни обоих наших сыновей. Надеюсь, что он и Петрас достигнут берега благополучно и, так или иначе, вернутся в Джамелию. По крайней мере, хоть один из наших детей сможет стать взрослым.

Мы ждали последнюю группу, и наши надежды сгорали так же быстро, как и наши дрова. Людям приходилось уходить всё дальше и дальше за топливом.

Наконец, Ритайо снова повысил голос:

— Либо они всё еще изучают дорогу, в надежде найти путь наружу, либо они нашли и боятся вернуться. В любом случае, мы ничего не выиграем, если останемся здесь. Лучше отправимся следом за их знаками, пока у нас ещё есть свет, чтобы увидеть их. Либо мы найдём ту же дорогу к выходу, либо все вместе умрём.

Каждый взял по куску дерева. Большей глупостью некоторых было собрать сокровища и тоже взять с собой. Никого не упрекали за это, хотя многие горько рассмеялись этой жадности. Ритайо без слов взял Карлмина. Меня тронуло то, что мой сын был ему дороже сокровищ. По правде говоря, я ослабла из-за голода, и не знала, смогу ли нести своего мальчика. Я только знала, что не оставлю его здесь. Тримартин перекинул Опли через плечо, тот был мягкий, словно утопленник. Утонувший в искусстве, — подумала я про себя. Утонувший в воспоминаниях о городе.