Василий Горь: Хейсар

— Нет, это я тебя убью… — взявшись за шнуровку шоссов, оскалился Бельвард. — Но сначала ссильничаю и убью ее…

— Е — е-о — а-о?!

— За что? Ну как тебе сказать? — Юноша вытянул из ножен кинжал, поддел его острием подол верхнего платья девушки и одним движением вспорол его почти до пояса. — Помнится, на суде ты очень красиво рассуждал о справедливости…

Голон напрягся изо всех сил, стараясь разорвать путы, но не преуспел.

Бельвард полюбовался на его искаженное отчаянием лицо, потом распорол нижнее платье графини д’Голон, провел пальцем по ее белоснежному бедру от колена до лона и возбужденно сглотнул:

— Так вот, Бездушный отнял у меня двух братьев и будущее, а ты помешал мне забрать его жизнь…

— А — о-а?

— А она — средство, которое позволит мне отравить последние мгновения твоего существования…

…К концу часа волка [15] Час волка — с 2 до 3 часов ночи. Дейр [16] Дейр и Уна — луны Горгота. наконец добрался до конца Пути [17] Путь — россыпь звезд, тянущаяся от одного края горизонта до другого. Почти совпадает с видимой траекторией движения Дейра. и ненадолго замер перед последним Шагом. Я закрыл глаза и мысленно застонал — Аррата [18] Аррата — одна из самых ярких звезд небосвода. При ясном небе рядом с ней видна Ватага Лесовиков — клин из нескольких мелких звездочек. , вымотанная бесконечным бегом от Ватаги Лесовиков, была уже совсем близко и в ближайшие минуты должна была оказаться в безопасности. Подарив ему [19] Первый (слуга) — одно из названий Дейра. Ночь — время Двуликого. Дейр и Уна — его верные слуги. долгожданное Темное Посмертие.

Ему. Но не мне…

«Я готова… — мысленно повторил я набившие оскомину слова, сказанные леди Мэйнарией сразу после оглашения приговора Королевского Суда, и обессиленно закрыл глаза. — Когда в дорогу?»

Вот уже почти четверо суток эти две коротенькие фразы рвали мне душу, как клещи палача: все три варианта действий, которые я мог предпринять, казались мне неправильными!

Остановиться в Шаге от цели? Тогда я нарушал клятву, данную Двуликому, и тем самым терял возможность воссоединиться с родными.

Разделить Путь на двоих? Но в Дороге к Посмертию [20] Дорога к Темному Посмертию — священная книга ордена Двуликого. , которую я знал наизусть, не было ни слова о попутчиках! А если бы и были, то я бы не смог посчитать таковым человека, которого собственноручно сталкивал с Последней Грани.

Уйти одному, нарушив данное слово и оставив баронессу д’Атерн в Авероне? Тогда я обрекал ее на позорную смерть!

…Гард’эйт — это Великий Дар… — восторженно глядя на меня, воскликнул Вага Крыло Бури. — Теперь я вижу, что ты получил его заслуженно!

— Я не хочу ее смерти… — глядя на выходящих из Дворца Правосудия белых, угрюмо выдохнул я.

— Твоими устами говорит Барс… — восхищенно воскликнул хейсар. — Ты ощутил, что несешь ответственность еще и за ашиару Мэйнарию…

— Я НЕ ХОЧУ ЕЕ СМЕРТИ!!! — взвыл я, поняв, что горец не понял сути сказанного. — Я почти прошел свой Путь и вот — вот получу Темное Посмертие! Темное Посмертие — это уход! Мой и ее! Скажи, как мне отказаться от этого Дара?

Побратим короля посмотрел на меня бешеным взглядом и зарычал:

— Не оскорбляй свою гард’эйт, илгиз [21] Илгиз — долинник (хейсарск.). ! Человек, отдавший тебе свою жизнь, недостоин такого позора!

— Позора?

Видимо вспомнив, что я не хейсар и не могу знать всех особенностей этой клятвы, Вага взял себя в руки и снизошел до объяснений:

— Гард’эйт, не сумевшего разделить жизнь со своим майягардом, побивают камнями. А род, воспитавший труса, предают забвению…

— «Весь Путь Идущего — это череда малых и больших Испытаний…» — глядя, как в свечении Дейра тускнеет россыпь Ватаги Лесовиков, горько пробормотал я. — «В малых Бог — Отступник проверяет на излом тело. В больших — Дух и Веру. Да, именно так, а не наоборот: раны, увечья и даже смерть во время истинного Шага приведут Идущего к Цели, а одна — единственная ошибка в Выборе столкнет его с Пути…»

«Столкнула… — мелькнуло на краю сознания. — Уже давно… В тот день, когда я решил переночевать в замке Атерн…»

Мысль была грязной. До безумия. И до безумия же подлой. Поэтому я виновато склонил голову и принялся читать «Покаяние» — единственную молитву с просьбой о прощении, которую я знал. Естественно, обращаясь не к Богу — Отцу, а к Богу — Отступнику. И не с самого начала, в котором братья во Свете каялись во всех грехах, которые когда‑либо существовали, а с середины: