О. Шеремет - Бунт

— А тебе не приходит в голову, что, если бы не эти дурацкие принципы, то ты бы уже в лапах Паучихи барахталась? — выпалил Мертель. Как иногда с ним бывало — сначала сказал, а потом понял, что угодил в точку. Принялся развивать мысль, больше для себя, чем для Ксани.

— Иззмир действительно верит в то, что говорит, но ты для него важнее, чем все остальное… потому и согласен через себя переступить. И он вернется, как обещал, даже если придется союз с демонами заключить. Все остальное — побоку, даже честь, понимаешь, когда доходит до самого главного.

— Для него эта проклятая светлая — самое главное, — буркнула жрица, уже приходя в себя.

— Полагаю, вы обе, — глубокомысленно предположил Мертель. Помолчал, грустно и совсем тихо спросил:

— Ты его любишь?

— Иззмира? Люблю, конечно. Как сестра, — она скривила губы. — Тут уж его принципы работали на полную катушку.

— Обидно?

Девушка помолчала. Над этим она тоже долго думала, а потом, к своему удивлению, пришла к мысли, что не все идеи брата были такими уж нелепыми.

— Сейчас уже нет. Я просто привыкла, что любовь — это когда ты спишь с кем-то. Выходит, что нет, и что тело — не самое главное. И что любить по-разному можно. Я здесь, в Городе, видела такое: ходят парочками, милуются, и такие счастливые, как будто им уже все равно, что дальше будет.

— А ты… хотела бы так?

Незаметно для себя, дроу оказались очень близко друг к другу — на расстоянии в один маленький шаг. Ксани опустила глаза. Она волновалась, но это было приятное волнение — нечто сродни тому, что ощущаешь перед службой богине. Знаешь, что все получится, и заранее предвкушаешь это удовольствие, и такое ожидание едва ли не лучше самого ритуала…

— Не знаю. Иногда.

— Так, может… попробуем?

Мертель осторожно коснулся ее руки, провел пальцами вниз до ладони, да так и застыл. Потом взял девушку за руку, поднес к губам и очень осторожно поцеловал, почувствовав, как дрогнули пальцы.

— Может, попробуем, — неуверенно отозвалась жрица, и наконец поднял золотые глаза. — Только я не знаю, что делать.

— Научимся, — браво ответил Мертель, хотя и сам слабо себе это представлял. Решил понаблюдать за теми парочками, о которых говорила девушка — авось до чего-нибудь и додумается.

Срок, что установила его маленькая подруга, почти истек: Тэсс попросила подождать год, и только если к тому времени не вернется, тогда сообщить отцу. Остался месяц, и жрец с ужасом представлял себе, как пойдет к Архимагу и объявит, что его любимая дочь пропала в подземельях. А он, негодяй этакий, ей от безумной идеи не удержал, да еще и целый год молчал.

Смерть от шаровой молнии на месте будет в таком случае очень милосердна.

После общей трапезы и молитвы он отправился в сад, надеясь, что вечерняя прохлада погонит головную боль, но не тут-то было. Беспокойство за чародейку не давало покоя. Карниэль бесцельно бродил среди розовых кустов, пока в окнах не погасли последние огни. Браться ложились рано, потому что первая служба начиналась на заре — они обязаны были пением встречать день, просит благословения у Аэри. Но он понимал, что не уснет, так что отправился в главное здание храма.

У входа взял лампу, поджег фитиль — жрецы Аэри давали обет не пользоваться магией — и прошел к алтарю, к беломраморному фениксу, который возносил свои крылья к ажурному куполу храма — каменная искусная паутина вместо крыши не должна была отгораживать паломников и жрецов от неба. В звездную ясную ночь лампа ни к чему, но Карниэлю казалось, что свет он зажег для себя — уж так тошно было на душе, что хоть волком вой. А с огнем хоть чуть-чуть спокойнее стало.

Он опустился на колени перед фениксом, сосредоточился. Если бы только услышать голос бога, если бы он подсказал, что происходит с Тэсс, как ей помочь, где искать… Но Владыка богов молчал: колдуны находились под покровительством недружелюбного Сайрина, который, хоть и бог, а жрецов не признавал, и храмов своих не имел.

«Вот чушь какая, — устало подумал Карниэль, отвлекаясь от молитвы. — Аэри ведь всем отец, так неужели он будет, как смертный, на магов обижаться?»

Он услышал легкий звон: будто заиграли серебряный колокольчики в руках братьев. Но в храме он был один, и это могло означать только одно — на его слова откликнулся бог.

Жрец еще не разу не слышал голос Аэри, возможно, потому что не слишком к этому и стремился. Главная задача жреца — служить смертным, а не богам, а все прочее — мишура. Однако когда жители Среднего мира в бессилии опускались руки, тогда помощи следовало ждать только с небес.