Ольга Григорьева: Стая

– Где ты так врачевать обучилась? – поинтересовалась Милена.

Айша пожала плечами. Она и сама толком не знала. У них в Роду многие умели врачевать, а уж какие травы иль коренья при какой болячке помогают, знал любой глуздырь. Когда она была еще совсем маленькой, они с братом часто ходили собирать нужные для леченья скотины травы – дядьке, или для лечения людей – бабке. А до них этим занимались старшие братья и сестры. А потом стало не для кого собирать травы … Да и некому…

Из глубин памяти выплыл холод, ознобом сжал Айшииы плечи…

– Меня научишь? – спросила Милена, вопросом отогнала худые воспоминания.

– Тебе-то к чему?

Милена резко отвернулась, перелезла через городьбу. Кабанчик перестал жевать Айшину юбку, побежал к собратьям.

– Погоди! – Айша не хотела обидеть красавицу, та ей нравилась. – Погоди!

Милена обернулась, ясные синие глазищи опалили притку.

– Думаешь, коли я старостина дочка да рожей выдалась, так я вовсе знать ничего не должна?! – Голос у Милены дрожал, срывался. – Отец с сестрой одно твердят – мужа тебе знатного сыщем, к чему тебе всякие премудрости, – и ты туда же?

– Прости, – Айша догнала Милену, покаянно дотронулась до ее рукава: – Я просто не знаю, как тебя учить. А травы, они же сами обо всем говорят. Ты только на поле выйди, рукой коснись, меж пальцев разотри, прислушайся, принюхайся – и все сама поймешь… К тому же я не ведаю, сколько тут еще проживу. Мне долго здесь жить нельзя. Вот помогу со скотиной, отработаю вашу заботу и пойду обоз нагонять …

Остальные селищенцы вернулись к вечеру, когда солнце еще правило свое время, но луна уже готовила желтую выходную запону. Впереди всех вышагивал староста Горыня – грузный, с длинным седым чубом на круглой лысой башке, окладистой бородой, сплетенной в две косы, и животом, плавно подпрыгивающим при каждом шаге. За ним, чуть сзади, семенила старшая сестра Милены – Полета – высокая, пышная баба на сносях, с круглым, как у отца, лицом, маленьким мягким ртом и светлой толстой косой, скрученной на затылке и прикрытой убрусом [36]. Живот Полеты не уступал родительскому – выдавался вперед, растягивал ткань поневы – от силы семь-десять дней осталось до родов. Рядом с Полетой шел ее муж Кулья Хорек, за ними – брат мужа, потом – дядька по матери и младшая дочь сестры матери, ее брат и еще многие, которых Милена перечисляла так быстро, что притка совсем запуталась, кто кому и кем приходится.

Едва ступив во двор, староста громыхнул гулким басом, обращаясь к Милене:

– Готова матушка-землица, завтра поутру пойдем опахивать… – Заметив Айшу, кивнул: – Значит, поднялась? И то дело. Нечего попусту бока отлеживать.

И, будто тут же забыв о притке, пошагал к дому, по пути отвесив дочернему заду сочную оплеуху:

– Корми людей! С брюхом, чай, не поспоришь – оно, коли голоден, любой язык переговорит…

Домочадцы поспешили следом, лишь изредка бросая на Айшу косые взгляды. Задержалась лишь беременная сестра Милены. Постояла, оглядела испачканную в поросячьем загоне юбку притки, корки засохшей грязи на ее рубахе, растрепанные волосы, вылезшие из-под платка, нахмурилась:

– У тебя в коробе одежа есть?

Сама Полета была в длинной, серой поневе [37]и рубашке с вышивкой рода [38]по вороту и желтыми нарукавниками. Узорные височные кольца прикрывали красные пятна беременности на шее Полеты, однако на пухлых кистях рук и щеках пятна проступали отчетливо. Айша отвела взгляд. Рассматривать бабу на сносях было нехорошо, неправильно…

– Нет. Полета кивнула:

– Ступай, умойся – у бани бочка стоит. Одежу с едой тебе Милеша в погреб принесет. И смотри, чтоб назавтра никакой работы не гнушалась! Сама за тобой погляжу. Коли будешь хорошо работать – будешь в почете, ан нет – ворота рядом, ступай, куда ноги понесут. Только нынче далеко они тебя не унесут…

Голос у Полеты был сиплый, надорванный, похоже, по дому она заправляла не хуже отца. Привыкла и доход делить, и место указывать. «А родит, так вовсе хозяйкой себя почует… » – подумала Айша, однако послушно кивнула. Полета смягчилась, протянула пухлую маленькую руку, потрепала притку по щеке:

– Не боись, не обижу. Знаю, что за доброе слово и камыш не клонится. Потчевать да одевать буду по труду, а что покуда в погребе живешь – не обессудь. Худо там тебе?

– Нет. – У Айши дрогнули губы. Вспомнилась скрипучая обозная телега, серые насмешливые глаза Бьерна, голос распевающего свои сказы Тортлава Баянника, свежий ветер с реки, шелест еловых лап над головой, клацанье лошадиных копыт по влажной дороге… Бьерн…