Мария Галина - Совсем другая сторона

Передвигались по болоту они на плетеных из тростника плотах, помогая себе шестами. Я видела, как они стаскивали на берег корзины, в которых бьется какая-то болотная живность.

Люди этого племени не были вегетарианцами, но они были такими же спокойными, как и их лесные сородичи. Просто спокойными, а не заторможенными, как настоящие люди, кейяр, которые мне попадались тут.

Когда я подошла к плотам поближе и сказала: «Привет!» — они явно удивились. Они оглядывали меня, ощупывали мое пончо, а какой-то подросток пытался стянуть с меня заплечный мешок. Я хлопнула его по руке. Он обиделся и отскочил. Я демонстративно стянула мешок с плеч и высыпала содержимое на землю. Он присел на корточки, удивленно ощупывал предметы хрупкими коричневыми пальчиками и откладывал их в сторону. Явно съедобные вещи он пробовал на зуб — больше из любопытства, чем от голода — они тут не голодали. На болоте хватало еды.

Остальные стояли вокруг и смотрели — похоже, способности интересоваться чем-то новым тут были лишены только люди. Потом мы с ребенком собрали мой заплечный мешок, я подхватила его, какая-то женщина подтолкнула меня в плечо и мы пошли в их становище.

Они жили в тростниковых шалашах на сваях, между которыми было перекинуто что-то вроде помостов — видимо, низину рядом с топями часто заливало водой, особенно во время сильных ливней. У них была центральная площадь со сложенным из камней очагом и вполне приличная глиняная утварь, и ели они из отдельных чашек, а не все, скопом. Похоже, в племени тут всем заправляли женщины — их резкие голоса были слышны повсюду. Не знаю, какой вид деятельности они не успели себе присвоить, и что оставалось на долю здешних мужчин — по-моему, они старались лишний раз не выходить из шалашей. Меня очень быстро оставили в покое после того, как выяснилось, что я не понимаю их наречия и могу только показывать пальцем в сторону побережья, так что я даже смогла нагреть себе воды в большом котле и вымыться — к огромному удовольствию ребятни, которая разглядывала меня, сбившись в кучку на порядочном расстоянии. Мне кажется, я была для них отличным развлечением — не думаю, чтобы они тут часто видели людей.

Я прожила там недели три просто потому, что мне не хотелось идти дальше — спала в женском доме, где было не то, чтобы совсем грязно, но и не слишком уютно. В такой сырости расползлось бы любое тряпье — все постели были сплетены из тростника, частью новые, а частью уже здорово потрепанные, и с утра сваливались в общую кучу.

Я не переставала благодарить Бога за то, что на этой стороне не прижились насекомые — воображаю, какое количество крылатых и бескрылых кровососов обрушилось бы на меня. Удивительно, но среди грубой глиняной посуды, я нашла несколько изделий леммов — нежные фарфоровые чашки, полупрозрачные, светящиеся, прихотливо изогнутой формы. Когда я начала немного разбираться в их языке — не то, чтобы он был очень трудный, но они как-то умудрялись обходиться без глаголов, составляя при этом довольно сложные предложения — то попыталась выяснить у них, знают ли они хоть что-нибудь о том, что происходит в мире. Что в двух днях пешего пути отсюда уничтожена фактория леммов, что по лесам бродят вооруженные банды? Они ничего не знали. Похоже, они полагали, что живут на краю света — за их деревней уже не было ничего, лишь болото, постепенно переходящее в море, а у них за спиной — хижины стояли лицом к болоту — действительно жили другие люди, они приходили сюда на таком летающем плоту и были непохожи на нас и на тебя (видимо, это были леммы), и отдали нам все эти чашки за какую-то болотную добычу. Когда это было? Довольно давно. С тех пор прошло несколько дождей (я так и не поняла, дождливых сезонов или просто дождей, и вообще — как они отсчитываю время). Думаю, на самом деле, леммы были здесь не так уж давно, поскольку большая часть их посуды уцелела. Без толку было рассказывать им о том, что происходит в их мире — защититься от солдат они все равно не могли, да, похоже, солдаты сюда и не дойдут. Я даже не уверена была, что они поняли бы хоть что-то в том, что случилось с факторией.

Когда я решила уходить, я просто собрала мешок, натолкав туда всякой копченой болотной твари, поменяла свою жестяную кружку (дамы были от нее в восторге) на их глиняную и подарила одной из малышек серебряное колечко, которое у меня осталось еще с той стороны.

Похоже, им нравилось украшать себя, а ведь на местных женщинах — кейях — я ни разу не видела ни колец, ни серег. Они не выразили никакого удивления по поводу моего ухода — раз я откуда-то появилась, то, совершенно естественно было, что я куда-то денусь.