Татьяна Мудрая - Мириад островов. Игры с Мечами

— Только не нужно мне никаких рассказов, — она предостерегающе подняла руку, едва Сигфрид приоткрыл рот, чтобы сыграть роль гида. — Вот лучше объясните мне, что это за лужайки вокруг. Яркие, словно озими, и холёные. Иного слова не подберешь. И лошади на них пасутся — за уши не оттащишь.

— Ты очень уместно спросила, иния, — кивнул Сигфрид. — Это приданое твоих дочерей, какое сотворил Юлиан-рутенец. Доброе семя, что прорастает на бесплодном камне и держит за собой лишь то место, которое ему назначили люди. В первую весну оно создаёт плотную сеть корней. На вторую пропускает сквозь себя то, что легло понизу, и оживляет его — если то было захиревшее высокогорное пастбище, оно расцветает как нельзя более пышно, если посев жита по песку — урождается сам-двадцать, если плодовые кусты, от которых остался сухой прут, — все их обсыпают ягоды. На третью весну можно сажать деревья.

— Хорошее дело. Ты уверен в датах? Мои Барбара с Олавирхо обручены всего-навсего второй год.

— Знающие люди испытывали уже десяток лет, — он пожал плечами. — Несмотря на ручательства самого мэса Юли. В вольной роще напротив Вольного Дома, что рядом с Мостом Тумана.

— Удивительное определение места. Что там за город?

— Ныне это скорее посёлок, городом это считалось при прародителях Хельмуте, Лойто и Акселе, сыне Лойто. Имя ему — Хольбург.

— Это далеко отсюда?

Тот самый дуб с поперечиной, рядом с которым возникли они с папой Алексеем. Освящённый, как позже она узнала, играми детей и гибелью женщины, которая без порока повисла на древе, тем самым вручив ему душу.

Вековая липа, о которой писал — Хельмут или Филипп, его голос? Собственно, какая книга, способная, по легенде, переправить землянина в Верт, реальность вымысла, была изначальной?

Роща рядом с переправой. Место постоянных, но негромких паломничеств.

— Да, иния Гали, далеко в сторону, — объяснял Сигфрид во время её ностальгических размышлений. — В двух конских перегонах.

— То есть в двух сутках пути и ещё столько же обратно? А если менять лошадей на ходу и отдыхать прямо на этом замечательном газоне? Насколько я видела, у нас имеются шатры.

— Если вам желательно торопиться, иния, тогда разумеется.

Типично архаическая ментальность: какой смысл стремиться и достигать, если одно мгновение жизни даёт тебе столько же, сколько другое?

Но если одно равно другому — отчего же не испытать на себе наслаждение ровной и быстрой скачкой, неутомимостью верховых животных, что половину пути бегут налегке, прохладу погожей ночи и мягкость травы?

На следующее утро маленький караван уже внедрился в легендарное сердце Вестфольда. Шагом проследовали сквозь городок, не обнесённый стеной и по виду совсем заштатный — день был не рыночный, под низким парусиновым навесом площади дремало с десяток торговок да помост для показательных экзекуций, с ног до головы зачехлённый той же промасленной тканью. Наполовину торчащий из него столб с перекладиной как раз и подпирал своды.

— И часто здесь это проводится? — спросила Галина, поворачиваясь к Сигфриду и указывая на столб пальцем.

Сигфрид с недоумением поглядел на неё, потом на Торкеля, Торкель ответил им обоим аналогично.

— Ну, фестивали, — пояснила она. — Цирк шапито. Когда главный исполнитель в маске, а остальные актёры в кандалах.

— Не стоило бы так неуважительно, — пробормотал Сигфрид. — Зрелище это, я думаю, редкое, а детали церемонии отрабатываются почище крёстного хода. Один выкупает свою душу по дорогой цене, другие принимают выкуп.

— И не дай Езу Нохри взять большую цену, чем установлена, — добавил Торкель. — Доброго палача лет десять его ремеслу обучают, в особой школе, да и в самой семье. Да и семья в Хольбурге заправляет не из простых. Наследственные дворяне, высокая кровь.

— Я слышала об этом, простите, — ответила Галина мягко. — Даже на самой себе едва не испробовала. Язвлю оттого, что с детства к такому не приучена. Или вообще боюсь.

— А чего тут бояться, — Торкель нагнулся, подхватил с лотка молоденькой торговки пучок зелени, бросил монетку и шутейное словцо, отчего та рассмеялась, показав зубки. — Всей беды не минуешь, любой смерти не объедешь. Но и зарекаться никому не следует. Не всякую грязь можно водой с себя смыть, от иной и жавель не помогает.

— И не всякую грязь можно показать небу, так? — они уже проезжали мимо, и Галина обернулась с этими словами на губах. Нет, никаких цепей и тем более позорных колодок вроде не наблюдается, хотя как знать!