На сей раз до Галины дошло почти без купюр.
— Бьярн, они же совокупляются все со всеми…
— Нет, обмениваются знанием, — ответил он суховато. — Для чего им нужно скрестить клинки, но иногда хватает соприкоснуться кожей.
— Зоофилия. Скотоложество.
— Они так вовсе не считают и никогда не думали о себе как о скоте. Во-первых, всё, что происходит, случается по доброй воле и осознанно. Во- вторых… Это мы с вами воспринимаем ба-фархов и ба-нэсхин как два разных вида, но сами они думают и существуют как единый древний народ. Исконный народ, понимаешь? И у тех, и у других, в отличие от землянцев, неярко выражен половой диморфизм, язык и речь, несмотря на различие в органах, производящих звук, строятся по единым законам. Возможно, благодаря тому, что дельфины — отличные телепаты и кинэстетики, в терминах я затрудняюсь.
«Я, похоже, и вообще их не знаю. Похоже, с Юлианом ты общался куда больше моего».
— В общем, они могут сообщаться с младшими соплеменниками путём телесных контактов, вплоть до самых глубоких. Это игра и школа, наслаждение и передача опыта в одно и то же время. Симбиоз двух ветвей одной расы.
Он вздохнул:
— И это красиво. Боги морских глубин, как это красиво на воле, в открытой воде, вне стен!
На этих словах его рука плотно стиснула плечо Галины, затем оттолкнула, будто чуть напоказ.
«Мейнхарт. Он только что подошёл, всё это зрелище для него».
— Я, собственно, и хотел разбудить в тебе некие амбивалентные чувства, — сказал Бьярни. — Как и в себе самом. Пройдём дальше, вон в тот закоулок, вроде тупика.
Внутри, посреди трёх сомкнутых стен, даже воздух казался другим — чуть затхлым, как в бассейне. Плоты смыкались друг с другом, тротуары явно были шире обычного: по-видимому, здесь находились нежилые помещения — склады или типа того. В мутноватой воде колыхалось тело большого хэарха с головой, вытянутой на закраину и лежащей на широкой перемычке. Шкура выцвела, легла складками и словно обмахрилась на них — приглядевшись, Галина распознала колонию бородатых моллюсков, которые любят прилипать к судну, долго стоящему на приколе.
— Проклятие высокого разума, — тихо проговорил Бьярни. — Хэархам не дано умереть легко и бездумно. Хоть и они, и люди-моряне дряхлеют быстро, агония предсмертия длится порой месяцами. Вот он неспособен вынырнуть, погрузившись в воду, и даже поднять голову, чтобы черпнуть воздух дыхалом. На суше его кожа, как у обычной афалины, полопается, от морской соли гниёт, и к ней получают доступ паразиты. Счищать наросты больно — сходит часть шкуры. Меня вызвали, потому что я милосердный палач. Выпиваю человека полностью и без боли. Только я никак не могу… Уже с неделю… Не могу принять это безгрешное творение божие за человека. Понимаешь, Галина, я никогда не убивал зверей!
На этом вопле Мейн оказался лицом к лицу с обоими. Извилистым, молниеносным движением потянул стилет Галины из запястья и ножен, склонился над водоёмом, повёл бережными пальцами по скуле хэарха от ушного отверстия до угла приоткрытой пасти. Только пальцами, сложенными в щёпоть…
И в воду хлынуло нечто куда более тёмное, чем она сама. Похожее на струю расползающегося тумана.
Голова старика сползла с поддержек, корпус утонул в клубящемся мраке.
— Я снял с тебя ношу, главный брат, — сказал Мейнхарт очень спокойно. Повертел оружие в пальцах, вытер густо-лиловую кровь полой дорогого сюркота. Так как хозяйка не протянула руки, опустил на пол. Подумал и сложил туда же саблю:
— Не имею права служить благородной мейсти, ибо сейчас поступил не по её слову. Какова бы ни была её воля.
«Самурай хренов. Он что думает — моя воля была бы ему по вкусу?»
— Идиот, — процедил Бьярни сквозь зубы. — Мне было дано право. Я за совершенные убийства ни перед кем не отвечаю и не плачусь — меня самого казнить попросту невозможно. Ни переломить, ни расплавить, ни распылить. Разве что на время обездвижить, как папашу.
Странно, при этих словах Галина почувствовала натянутую леску, что прошла сквозь неё и сыто вцепилась крючком в чью-то плоть.
— Ты главную вену отворил, Мейн, — полуспросила тихо. — Что теперь будет — понимаешь?
— Ему не надо, — в полный голос ответил Бьярни. — Все кто следил за мной, видели и сейчас придут обиходить и сжечь труп. После этого мы уедем — без похвал и рукоплесканий.
Похороны викинга — вот на что это было похоже. Ладья, отпущенная в широкое море, тело на дне, еле видное за грудой цветов, растущих на вершине скал и на дне океанских расщелин. Тленных и нетленных. Среди них затерялись и сабля неплохого скондского дела, и нагой стилет, лишённый ножен, — пусть их. Когда расчехлённая по такому случаю байдара удалилась на приличное расстояние, костёр на носу вспыхнул, как-то раздался изнутри, и просмолённое дерево вмиг занялось. Скрытый запал или невинная магия ба-фархов.
Читать дальше