Татьяна Мудрая - Костры Сентегира

Вначале я должен был отыскать клад: не для государства, не для спонсора, а для себя самого. Во сне и наяву передо мной маячила картинка с моими инициалами, то выбитыми на базальте пирамиды неким подобием иероглифов, то врезанными в абиссинскую стелу, изображающую дворец, то вплетёнными в дубовую резьбу викторианского особняка. Иногда я видел, как они вырастают прямо на траве яркими синими головками незабудок или розоватыми — ятрышника.

Потом мне предстояло найти себе спутника жизни. Спутницу. Лица ее я не видел, только чувствовал, угадывал, как оно прекрасно, и такие длинные, до пят одежды… На груди у нее сияло отверстое сердце, как на католических изображениях Христа.

А под конец к нам должны были прийти пророки в коронах, от которых исходил свет. У одного был посох с набалдашником… Послушай, это тебе интересно?

— Во всяком случае, кое-что напоминает.

— И вот так, объездив весь свет в своей погоне, я устал и отчаялся настолько, что решил вернуться домой на побывку. И, можешь себе представить. Первое, что бросилось мне в глаза у родимой калитки, — мои собственные инициалы, вырезанные ножом на коре подручной березы. Теперь ствол внизу оделся плесенью, белизна, простроченная чернью, позеленела, буквы заплыли, но различить их было на диво легко. Я там секретку в детстве устроил: копается ямка, внутрь помешаются всякие красивости, потом всё прикрывается стёклышком и забывается до лучших времен. Пока не сгниёт.

— То есть ты проверил наличие.

— Ну да. Я ведь потерял свою прятку на другой же год. Деревья оказались под линией электропередачи, их выкорчевали или подрезали сверху, потом новые посадили. Счёт сбился. Да ничего там не было особенного: плоды рябины, нанизанные на нить, и флакончик из-под духов в форме сердечка.

— Стоп. Ты говорил — истлело всё вообще.

— Не так. Когда я вошел во двор маминого дома, у нее пила чай молодая соседка, с которой мы были в детстве очень дружны. И, представляешь, на ней был кулон-ароматница из хрусталя, отмытого до блеска. Самодельный.

— Угм, — ответила женщина с прежней интонацией. То ли понимала и соглашалась, то ли нет.

— Обе ждали меня — телеграмма обогнала меня на несколько часов. Я сел за стол и начал рассказывать. Немножко захмелел — кроме чая, там была еще, как водится, домашняя наливка из рябины — ну а когда девушка собралась, наконец, к себе домой, калитка снова отворилась. И вошли эти самые…

— Пророки, — негромко сказала женщина.

— Три благообразных мужика. Кстати, в волосяных окладах наподобие шкиперских. Такая щетина вокруг всего лица, а щеки и подбородок голые. На лбу туристские светильники — освещать путь в темноте. На нашей улице постоянно фонарные лампочки били. И альпенштоки, или как там их…

— Поняла. Они тебе предложили остаться дома и взять краеведческий класс в воскресной школе.

— Не совсем так… Но очень похоже. Как ты догадалась?

— Натаниэл Готорн. Новелла «Threefold Destiny», в свободном переводе — «Тройная судьба» или «Тройное предначертание». Ты идёшь прямо по канве.

— Я не выдумываю.

— А я и не говорю, что выдумываешь. Хорошая новелла — по-настоящему хорошая — имеет в качестве материала жизнь и благодаря этому получает шанс видоизменить свой материал, иногда самым парадоксальным образом. Рассказывай, что там было дальше.

— Братья-правоглавы собирались нести свет своего разума в иные края, и такой человек, как я, был бы им очень кстати. Мама и Софийка — это та самая девица с флакончиком — оказались их сёстрами и собирались ради высокой цели продать общий дом. Нет, я нисколько не возражал отрясти прах родной земли со своих ног.

— Потому что всё прошлое сгнило и стало тем самым прахом, — Карди кивнула, и Сергей отчего-то испытал облегчение на подступах к самому, как он полагал, трудному.

— Я, когда мы перебрались в страну Динан, был женатым человеком. От добра добра не ищут, как говорится. Супружеская жизнь с такой набожной умницей, как Софья, располагала к целомудрию. Мне стали доверять всё больше — в таком небольшом селении, как наше, друг друга знают лучше всяких родственников. А вёл вообще половину классов, если не все. И гимнастику у мальчиков — такие занятия были у нас раздельными.

Нет, надо же — до того я и сам не подозревал, кто я есть на самом деле. Ну и вот, однажды я себя выдал неудержимым ростом, — губы его скривились в чем-то вроде ухмылки.

— Чёрт. Ты что, обтяжное трико носил?

Мужчина промолчал.

— Но это само по себе не грех и даже не проступок — быть геем.