Татьяна Мудрая - Игра о напрестольном кресте

— Одна из нас, — улыбка аббатисы наконец-то стала искренней. — Теперь понятно, за что тебя выбросило на здешние берега. Ладно, пойдём-ка немного отдохнём от разговоров. Теперь, когда нас стало семь, хорошее число, те, внешние, ещё сильней взъярятся. Придётся центр удерживать вдвоём — тебе и мне.

Снаружи и в самом деле становилось всё тревожней. Монахини, впустив внутрь своих товарок и заложив малую дверцу на засов, спешно разошлись по вышкам, прихватив каждая по пучку болтов и совсем уж коротких «шершней» для стрельбы. Улегшись на подоконник, Хуана видела: иссиня-чёрные дымные клубы щетинились гнойниками, чем-то наподобие вулканических прыщей. Время от времени с их вершин срывались клубки пламени.

— В окна зажигательные снаряды не влетают?

Бывает иногда. Только внутри они почти не имеют силы: гаснут. Ты учти, пока стоит храм, его сила передаётся нам. Как, по твоему, слабенькая Софа самострел натягивает?

В этот самый миг ударило — гулко и веско. По самым стенам. Капли багряной лавы и осколки кирпича брызнули через все решётки… и в пролом.

— В Божью Мать! — ругнулась аббатиса. — Живо, пластырь накладывай!

Не помня себя, обе они подбежали к столу, то и дело обжигая ступни и лодыжки, схватили тяжкое позолоченное платно и крепко прижали к отверстию. По нему тотчас забарабанило извне. Адский грохот сливался с посвистом стрел и каким-то гулким уханьем.

— Головки плесневелого сыра из крипты. Эх, жаль, никаких естественных нужд мы не справляем, — с довольным видом пробормотала Кардинальша. — Поливать врага рода нашего нечистотами из поганой бочки — самое было бы оно. Ну да горе не беда. И так, можно сказать, отбиваемся.

Когда, наконец, утихло и обе защитницы отпустили руки, оказалось, что покрышка прилипла намертво и натянулась парусом, выгнувшись в сторону прорехи в стене.

Вышли посмотреть, в чём дело, они вместе с Эфразин.

— Это ж какая уйма сырья надобна, чтобы замуровать, — сокрушённо покачала головой Кардинальша. — Недаром весь пол в мелкой щебёнке. Ну, её в раствор можно замесить. А сам раствор из чего? А кирпич откуда возьмётся?

— Погодите, — тихо пробормотала литвинка.

Опустилась на колени и произнесла:

— Благодарю тебя, всесильный Боже, за непрестанные победы! Ты, даровавший большее, дай нам и меньшее, дабы могли мы довести до конца нашу битву.

— Хм, — покачала головой аббатиса. — Привыкли мы к лёгкому пути мимо терний. Сейчас не оставлено нам ни боевого припаса, ни новых ратниц. Хуана, не охота ли тебе на обочине нашей всегдашней тропы пошарить?

В самом деле, не так далеко впереди было — или возникло — нечто иного цвета, чем заросли. Не думая долго, монахиня надвинула капюшон рясы поглубже и двинулась напролом, роняя ссохшиеся плоды и круша хрупкие стебли.

Колючки на этой траве были куда хуже, чем на терновнике. И куда хлеще, чем на пейотле, юкке и ежевике. Но Хуана почти не замечала, как одежда и кожа рвутся в мелкие клочья.

Потому что впереди маячила…

Двухколёсная тачка с отлично обожжёнными красными кирпичами, сложенными «ёлочкой», и огромный жбан, положенный на бок. Первое стронулось с места легко, будто на смазанных маслом роликах, проламывая заросли перед девушкой, второе покатилось за ней следом, перекатываясь с боку на бок и приминая то, что осталось.

— Отменные кирпичи и раствор, — с удовлетворением произнесла Кардинальша. — И правильно, что второй сосуд колесом катился, — чтоб содержимому не застыть. Зовём всех сюда — и за работу!

А когда литвинка послушно исчезла внутри храма, деловито сказала Хуане:

— Расцарапалась, наверно? Сними с тела всё, пока никто не видит, и вот, возьми пока моё верхнее.

Скрутила рваную, набухшую кровью рясу, сняла крышку со жбана и выжала туда получившийся жгут.

— На крови ставлено — крепче крепкого будет, — пробормотала напоследок.

Потом все семь не без труда вернули ризу на алтарь и начали споро закладывать отверстие. Всё у них получалось так ладно, будто ворожил кто: и плинфы ложились одна к одной, и раствор схватывался тогда, когда было самое время, и даже загладить поверхность заплаты успели до ночи.

— Вот и ладно, — проговорила аббатиса, вытирая руки об исподнее. — Зачем звать мужчин, когда и женщины вполне справляются?

— А мы когда-нибудь их звали и тосковали, матушка? — улыбнулась в ответ младшая Кристина. — Разве что в мыслях…

Иной резон чувствовался в этом ответе, чем в том утверждении, что ему предшествовало, и это поняли как мирянки, так и принявшие схиму.