Сергей Карпущенко - Маска Владигора

Грунлаф с недоверием посмотрел на колдуна:

— Да, привезет, но если полностью лишится рассудка.

— Именно! Портрет Кудруны лишит Владигора этого дара богов, поэтому тебе нет надобности подыскивать драгоценные подарки для синегорца и его сестрицы. Я явлюсь от тебя как посол с приглашением прибыть на праздник по поводу сбора урожая, который уже не за горами. Я сообщу князю, что благородный Грунлаф устраивает состязание стрелков из лука. Князья из всей Поднебесной и их дружинники будут оспаривать руку прекрасной Кудруны — твоя дочь станет главной наградой победителю. Владигор же, известно, один из лучших стрелков. Влюбленный в твою дочь после того, как увидит портрет, он несомненно согласится прибыть на состязание. Я же намекну ему, что допускается любое оружие, мечущее стрелы. О, поверь, ослепленный любовью, Владигор забудет всякую осторожность и приедет к тебе со своим изобретением!

Кудруна слушала разговор отца и Краса, и ее нежное, как мякоть спелой дыни, лицо то и дело покрывалось пятнами. Едва колдун замолк, она с жаром сказала:

— Крас, мне Владигор нужен даже и без своего хитрого оружия! И знайте: если он приедет на состязание, но не будет первым, я все равно стану его супругой.

Сказала — и выбежала из зала.

Не в драном коричневом плаще, а в нарядной пурпурной мантии с золотой запоной на плече, в желтых сапогах из самой лучшей кожи и верхом на буланом жеребце отправился Крас в Синегорье. Совсем его было не узнать: вместо голого, как яйцо, черепа — грива седых волос под шапкой с бобровым околом. Длинные усы и борода скрывали бритый подбородок. Длинный меч в сафьяновых ножнах, отделанных золотыми бляшками, висел на левом его бедре. Сидел на коне он гордо и ладно, точно с детства приучен был к верховой езде, поводья небрежно держал левой рукой, облаченной в расшитую рукавицу, правой же придерживал кожаный мешок, что приторочен был к луке седла, — в мешке том вез колдун чудесный портрет Кудруны.

Как и обещал Грунлаф, дал он в сопровождение Красу лучших своих дружинников. Три десятка воинов в кольчугах и рогатых железных шлемах ехали следом за Красом, в сумах переметных везли еду на неделю пути: печеный хлеб, жито, ячмень, пшено, чтобы кашу варить в дороге, вяленое мясо да сушеную рыбу, а еще баклаги с пивом и брагой.

Крас, зная нравы дружинников, приотставал частенько, потешал воинов грубым рассказом, и историй этих, видели все, было в запасе у неизвестного прежде вельможи с избытком — не избудут за все время пути.

Так и ехали, останавливаясь во встречающихся по дороге деревеньках или разбивая легкие шатры прямо на лесной поляне. Балагурили, в котелках варили похлебку, ели кашу, пили брагу, пели боевые песни, вспоминали былые сражения, говорили о сражениях грядущих, к которым всегда были готовы.

Перебрались через Велонь-реку, и однажды уже под вечер дружинник, что Грунлафом был назначен старшим над остальными, подъехав к Красу, сказал:

— Господин, к Гнилому Лесу подходим, место нехорошее. Вот бы здесь переночевать, а то, как говорят, неладные там дела творятся. Мы хоть и неробкого десятка и никогда не отступали в схватках ни с воинами, будь они и семи пядей во лбу, ни со всякой нечистью, но уж больно дорога там узкая. В такой теснине нас из засады побить нетрудно будет…

Усы Краса шевельнулись в улыбке, колдун похлопал дружинника по плечу и молвил:

— Торун, что говорить о старых победах? Новые-то впереди…

Ничего не понял из этой фразы дружинник, в замешательстве вернулся к своим. Поехали дальше. Солнце зашло уже за макушки сосен, до леса совсем близко оставалось. В лес въехали, который сразу же, словно жернова зерно, зажал людей со всех сторон, но и двухсот шагов они по лесу не смогли проехать, как спереди и сзади упали разом несколько деревьев, дорогу людям отрезая. Дикий рев со всех сторон раздался, пронзительный и страшный, будто заголосило сразу медведей полтора десятка. Дружинники опешили, закружились на конях, осматриваясь, ища врага, ища дорогу к отступлению или к побегу. Но Торун нашелся быстро:

— Мечи из ножен! Щитами всем прикрыться!

Кто успел круглые свои щиты со спины на грудь перекинуть да просунуть левую руку под кожаный ремень, ненадолго смерть отсрочил свою: рев да свист утихли, зато со всех сторон запели стрелы. Находя себе дорогу между веток, понеслись к дружинникам, жаля их кого в горло, кого в глаз или находя уязвимое место между пластинок их панцирей. Хрипели в предсмертных судорогах люди, кони. На небольшом пространстве лесной дороги вскоре лежали вповалку те, кто еще совсем недавно похвалялся ратными подвигами, напивался брагой. Только один из въехавших в лес по-прежнему красовался на буланом коне — то был Крас.