Array Красная Шкапочка - Жнецы Страданий

— Только отвернусь, а он уже сало топит, — голос Донатоса раздался от двери, и оттуда же потянуло зябким, продирающим до костей сквозняком. — Собирайся, давай, хватит пузо греть!

Послушник подавил стон отчаянья. Стоит лишь показать, как он не рад наставнику, и тот придумает сотню способов испортить ему жизнь. Опыт подсказывал, что перечить не только бесполезно, но и опасно. Слишком живо еще было воспоминание о том, как огрызнулся раз на наставника, что не высыпается. Донатос тогда запер его в каземате, где с потолка капала вода, а от стен исходил такой холод, что зуб на зуб не попадал.

Поэтому ныне выученик только коротко кивнул, достал из сундука загодя собранный для таких случаев заплечник и выжидающе посмотрел на креффа.

— Быстро смекаешь, рохля, — похвалил тот.

Тамир ничего не ответил. Он давно научился не замечать подначек наставника и в душе даже благодарил его за вразумление. Первый раз, когда крефф взял выученика с собой, парень не прихватил ничего, кроме плаща. Ту ночь, что он провел под моросящим дождем в мокрой одеже, в неловко сделанном из лапника шалаше и на жесткой еловой же подстилке — голодный, холодный и злой, навсегда приучили послушника быть готовым по любому знаку Донатоса сорваться с места.

Тогда, глядя как наставник обустраивается на ночлег, споро разводит костер и варит кашу, Тамир поклялся, что больше не позволит застать себя врасплох. С того времени в его сундуке всегда была собран заплечник со всем скарбом, что может пригодиться в пути. Котелок, ложка с миской, топорик, нож, соль, огниво, трут, мешочек крупы, сухари, несколько головок чеснока, лук и смена одежды. Он учился на своих ошибках, потому как наставник их не допускал.

…Скользя на лыжах вровень с креффом, парень молчал. Спрашивать что-то у Донатоса дело зряшнее. Захочет — сам скажет, не захочет — словом злым обожжет хлеще плети. Да и по нахмуренным бровям и упрямо сжатым губам колдуна было видно, что тот еле сдерживается. Так что уж лучше не лезть, добровольно хребет под кнут не подставлять.

— Быстрее окороками шевели! — рявкнул колдун. — Плетешься, как вша беременная, а нам до заката поспеть надо. Или давно на снегу не ночевал? Так я тебе спроворю, едва в Цитадель вернемся. Седмицу будешь во дворе ночи коротать.

И, сплюнув в снег, он припустил еще шибче, только поспевай.

— Наворотят дел, дурачье, а потом сорок шлют да сопли развешивают. А мы разгребай. Найду скудоумца, что навь породил, кишки через задницу вытащу…

Тамир вздрогнул, но не от снега, упавшего с еловой лапы за ворот, а от голоса креффа, полного лютой злобы. Что наставник может виновного покарать — так за ним дело не станет. И вправе он будет своем, и не осудит никто. Давно уж заведено, что нельзя покойника сжигать, не обманешь Хранителей. Вернется дух бесприютной навью искать себе тело. Никому покоя не даст. Так и повадится шастать, и ни стены его не удержат, ни обереги…

Целые деревни снимались с места, где заводилась беспокойная душа. Потому-то все знали, что нет большего преступления, чем мертвеца сжечь, ибо упокоить навь было посложнее, чем целое буевище.

Но нет-нет, а появлялись Заблудшие.

Кто по дурости, кто по жадности предавал мертвых огню. Вот только ни разу обман не удавался и с рук не сходил. Каждый староста в самой забытой Хранителями веси имел особую сороку, что знала путь к Цитадели. Поговаривали, будто птица была наделена Даром, только то впусте болтали. Тамир видел сорочатник при крепости, да что там видел, самому, бывало, приходилось кормить и чистить клетки с беспокойными трещотками, вот только колдовства в них не было ни на грош. Однако креффы легко подчиняли птиц. Из всех пернатых сороки проще всего поддавались воле Осененных. Могли они в любую погоду долететь до ближайшей сторожевой тройки и позвать колдуна или примчаться в Цитадель за подмогой.

Но люди всегда оставались людьми. У кого птица издохнет, кто от жадности удавится, а обережника не позовет, были и те, кто не имел гроша за душой — оплатить работу. А еще в засушливые годы случались пожары… да такие, что некому было взывать к помощи. Добро буде, если прилетит взъерошенная перепуганная птица, а ежели в дыму и огне сгибнет вместе с людьми, так знай — хапнут колдуны хлопот, а ближние веси беды. Всякое бывало, оттого-то нет-нет, а приходилось колдунам упокаивать навь.

— Ежели узнаю, что покойника огню предали, всех Ходящим скормлю, — выплескивался крефф, и Тамир молчаливо с ним соглашался.