Array Красная Шкапочка - Жнецы Страданий

— Клесх! Клесх, помоги!

После этого крика воздух вокруг Тамира словно окаменел. Ни двинуться, ни рвануться. Как букашка, застывшая в смоле.

— На меня смотри.

Он повел шалыми глазами, не понимая, кто к нему обращается, не зная, зачем его слушаться.

— Смотри на меня.

Парень глядел слепыми зрачками. Крефф ратоборцев крепко держал его за плечи.

— Вот так. Слышишь меня?

Тамир тяжело кивнул, медленно возвращаясь в тело, в разум.

— Ты сейчас к ней подойдешь. Сам. Никто тебя не будет держать…

— …Клесх! — кто-то вознегодовал его самоуправством, но обережник не обратил внимания.

— Я сказал, никто тебя не будет держать. Ты сам к ней подойдешь. Спокойно. И не будешь орать и биться. Ты подойдешь, посмотришь и уйдешь. Понял?

Тяжелый трудный кивок.

— Если примешься блажить, я сам тебя вырублю. Понял?

Снова кивок.

Каменная тяжесть распалась. Оцепенение ушло.

— Иди.

Кто-то попытался осторожно взять Тамира за руку. Он не заметил, кто. Не глядя, вырвался и пошел туда, где…

Опустился на колени, боясь коснуться этого воскового, неподвижного, искореженного смертью тела.

Как страшно она лежит. Как вывернута шея, как раскинуты ноги в коричневых холщовых штанах. Прямо на снегу. Ей же холодно. И сугроб напитался кровью. Еще парящей, еще дымящейся. И карий глаз повернутого в профиль бледного лица смотрит в пустоту, только веко с изогнутыми черными ресницами слегка подрагивает.

— Она жива!

Он вскинулся, думая, что вот сейчас-то все точно кинутся, все эти люди, взявшие их в плотное кольцо. Никто не шевельнулся.

— Она умерла, Тамир. Это называется агония, — Донатос присел на корточки рядом. — Видишь, — будничным голосом продолжил он, — пальцы слегка дрожат. Но она мертва.

Выученик обвел креффов расширившимися глазами.

Лицо Майрико казалось белее обычного. Белее даже Айлишиного. И каменным.

Ихтор смотрел единственным глазом куда-то в пустоту. Губы плотно сжаты. Бьерга глядела с понимающей грустью. Клесх. Спокойный. В глазах мелькнуло было что-то похожее на понимание и погасло. И только Нэд возвышается среди них всех, словно утес. А лицо, как грозовая туча.

— Она расшибла голову о камень, Тамир, — негромко сказал Ихтор.

Послушник снова обвел всех полубезумным взглядом, а потом, поняв, что никто — никто! — не поможет, стал медленно стаскивать с себя кожух.

Парень укрывал тонкое остывающее тело, чтобы никто больше не глазел, каким безобразным сделала его смерть. Одежа была коротка. Он укрывал голову, а ноги оставались на виду. Наконец, поняв всю тщету своих стараний, юноша замер, прикрыв глаза.

На плечо мягко легла чья-то теплая ладонь.

И черный короткий тулуп ратника прикрыл разбросанные тонкие ноги в стоптанных валеных сапожках.

— Идем… — Лесана мягко потянула его за руку. — Не сиди на снегу. Застудишься.

Он посмотрел на нее, не узнавая.

Ничего не изменилось. Просто не стало на свете застенчивой девушки с мелкими кудряшками. И по-прежнему в мире зима, по-прежнему холод, и можно застудиться, если долго сидеть в сугробе. Можно заболеть. Можно даже сгибнуть… Да! Ведь этого права никто у него не отнимет, ведь…

— Ныне же ее в мертвецкую, — раздался голос Нэда. — Не упокаивать, не хоронить. Сковать резами. На ней будут учиться. Раз уж ума не хватило жить, значит, хоть после смерти послужит Цитадели.

— Глава, — возразил Ихтор. — Стоит ли? Дозволь упокоить с миром. Многие ее знали…

— ЗНАЛИ? — Нэд обвел креффов таким испепеляющим взглядом, что казалось огнем вспыхнуть должен каждый. — Стало быть , многие тут знали , что послушница с башни сигануть хочет, и молчали?! А коли нет таких, значит, все вы ей были чужими. А она вам. Каждому. Никто не ведал, что в голове ее бродит. И в душу не лез. Стало быть, не знали вы ее. В мертвецкую.

С этими словами он развернулся и ушел, оставив Тамира горбиться под тяжестью упавших обвинений.

— Идем. Идем, холодно… — мягко уговаривала его Лесана, увлекая обратно к воротам Цитадели.

Он брел следом, как стреноженный конь — куда ведут, туда идет. И думал об одном лишь: неужели завтра он ее не увидит? И послезавтра? И через седмицу? И через месяц? И через год. Никогда? Он будет мужать, а потом стариться, а она навсегда останется юной девушкой. И с годами ее образ сотрется из памяти, останется только имя… Даже горечь, наверное, притупится. Ведь все забывается. Все, что невозможно увидеть ни завтра, ни послезавтра, ни через седмицу…