Питер Бигл: Соната единорогов

Никто, кроме Абуэлиты, не называл больше Джой ее детским именем.

— Да, но в ее время ты жила с нами, — сказала миссис Ривера. — Пока мы не переехали. Обстоятельства были другие.

Абуэлита кивнула.

— Muy differente, las circunstansias.

Повернувшись к Скотту, она похлопала его по руке и заговорила по-английски с такой тщательностью, словно он был иностранцем.

— Знаешь, что я думаю? Я думаю, что нам с тобой следует съездить этим летом в Лас-Перлас. Когда уроки закончатся — вдвоем, только ты и я. Пара месяцев в Лас-Перлас и ты будешь говорить как настоящий coahuileño . Может даже вкус к menudo приобретешь, как знать? — она подмигнула Джой.

Скотт, как и всегда, заглотнул приманку.

— Menudo это такая гадость ! Коровий сычуг — бррр, уврлвх!

Скотта согнуло над тарелкой и на миг Джой показалось, что его сейчас действительно вырвет — он умел делать это по команде, или вернее, на манер более практичный, на пари. Абуэлита косо глянула на него, и он немедля выпрямился.

— Джильберто? — спросила она у мистера Ривера. — А как ты думаешь? Может быть, нам съездить всем в Лас-Перлас? Дети увидели бы откуда они родом, где мы все начались. Я бы хотела, чтобы мы туда съездили.

Быстрый взгляд, «я с этим управлюсь», брошенный отцом на жену, был так же знаком Джой как перемена в его голосе, когда ему кто-то звонил с работы.

— Знаешь, мама, — сказал он, — я даже не уверен, что Лас-Перлас все еще существует. По-моему, там все заасфальтировали. Уже много лет назад.

— Лас-Перлас стоит на месте, — негромко ответила Абуэлита. — Никуда он не денется.

— Да не хочу я туда ехать, — объявил Скотт. — Тренер, если мы выйдем в финал, повезет всю нашу команду в Диснейленд.

По дороге в «Серебристые сосны», Джой сидела с Абуэлитой на заднем сиденье. Они держались за руки. Джой сказала:

— Слушай, мне этим летом заняться особенно нечем. Хочешь, поедем вместе в Лас-Перлас?

Абуэлита покачала головой.

— Я в последнее время слишком часто вспоминаю Лас-Перлас, Фина. Для старухи это не хорошо. Давай забудем об этом.

Джой сжала ее ладонь.

— Ладно, тогда отправимся в Китай, как раньше, помнишь? В старом доме, когда я была маленькая. Усядемся на заднем дворе и будем копать землю. Это-то мы всегда сможем сделать.

Была у Абуэлиты одна улыбка, с которой она всегда казалась Джой маленькой, проказливой черноглазой девчонкой, какой когда-то, давным-давно, и была, босиком бегущей по грязной улице за козой.

— Да, волшебный задний двор. Мы с тобой побывали тогда в Оахаку. И в Индии. Я помню.

— Это не двор был волшебным, — сказала Джой, — а ты. Ты и сейчас такая.

На гравиевой подъездной дорожке «Серебристых сосен» Джой на прощание обняла Абуэлиту, сказав:

— Я приеду в воскресенье, в обычное время. Привезти тебе что-нибудь?

— Привези песню, — ответила Абуэлита. — Одну из тех, что ты сочиняешь, мне они нравятся. Споешь, когда мы пойдем прогуляться.

— Договорились, — сказала Джой. И быстро полезла в машину — ей всегда тяжело было смотреть, как Абуэлита с трудом пересекает двор, уменьшаясь и исчезая за слепящими струями подсвеченного фонтана. Отцу она сказала:

— Всякий раз как мы привозим ее сюда, я думаю: «А что если это в последний раз, а вдруг?». Ничего не могу с собой поделать.

Мистер Ривера ответил:

— Мама крепка как гвоздь. Она нас всех переживет, можешь мне поверить.

Во весь остальной путь домой он наговаривал на карманный диктофон заметки для памяти, так что Джой свернулась, привалившись к дверце, на сиденье и вспоминала, как они с Абуэлитой рыли ход в Китай и Индию.

В эту ночь ей никак не удавалось заснуть, — в конце концов, она впала в тревожную дрему, но через несколько часов проснулась в темном и тихом доме, только в посудомоечной машине все еще воркотала вода. Джой проскользнула на кухню, выпила стакан шоколадного молока и опять раскинулась на кровати с одним из женских романов матери, терпеливо ожидая, когда ее сморит сон.

Уже сильно за полночь, так и не заснув, — Джой как раз начала подумывать, нет ли у нее шанса посмотреть телевизор — если лечь перед ним на полу и включить его тихо-тихо, по-настоящему тихо, — она вдруг услышала музыку, так близко, что прежде чем признать ее, подумала: Скотт, похоже, опять заснул, не выключив свое дурацкое радио. Однако музыка доносилась снаружи, звучала прямо у дома, зовя ее на улицу, и Джой успела отпереть два замка, прежде чем поняла, что музыка прекратилась. Она услышала собственный горестный плач, хорошо хоть никто не проснулся.