Марк Даниэль Лахлан - Темный лорд. Заклятье волка

Однако пока он лежал в ожидании сна и перед ним проплывали картины дня, он жалел, что не убил хотя бы одного врага. Ему представилось, как на него надвигается армянин из вражеского войска.

«Что, дрожишь, мальчишка?»

«Я не мальчишка, чужеземец», — отвечал он.

В его воображении они кружили по грязи, нанося и парируя удары. С каким восторгом и волнением он отступил бы в сторону, чтобы замахнуться в последний раз! Будто наяву Змееглаз ощутил, как рвется ткань туники на его животе от касательного удара меча. И увидел ужас на лице врага. И осознал, что замахнулся слишком сильно, почувствовал толчок, когда тыльной стороной топора снес армянину половину головы. Они все наседали на него, эти закованные в железо орды армян, и он был серп, а они колосья.

Пока что такого не случилось, однако Змееглаз надеялся, что однажды случится. Должно случиться. Он жаждал, чтобы о нем слагали легенды.

Он пытался испытать себя с тех пор, как подрос настолько, чтобы удержать в руке топор, он искал драки со взрослыми, осыпая их злыми словами и насмешками. Они же никогда не воспринимали его всерьез. Слишком маленький, совсем ребенок, не стоящий того, чтобы его убивать. Когда же его рука тянулась к топору, чтобы они либо приняли его всерьез, либо приняли свою смерть, на него что-то находило. Руки отказывались слушаться, ноги словно врастали в землю. Его много раз били, унижали.

Однако, мечтая убивать, он каждый раз застывал, словно парализованный, перед лицом врага. Отец был к нему добр, он с готовностью верил, что его сын в конце концов затмит своих предков.

— Это оковы битвы, — говорил он. — Такое бывает только у самых лучших воинов.

Это великий дар, данный Одином. Только он может разрешить тебе сражаться.

Он бережет тебя для чего-то особенного. И не позволяет тебе попусту растрачивать силы в драке с тем, кто в два раза больше тебя. Ты вырастешь и станешь могучим воином, уж поверь.

Змееглаз ерзал по подушке, сжимая в руке камешек, который носил на шее на кожаном ремешке, прося у него удачи: кровавых битв, сильных врагов и славных побед. Не драгоценный, а самый простой треугольный камешек с нацарапанной на нем волчьей головой. Этот амулет принадлежал его деду и хранил в себе благословение богов. Мать отдала его Змееглазу, когда мальчику было пять лет. С тех пор он его не снимал.

Его пронзило чувство стыда, когда он вспомнил о своем деде Тьёреке, сыне Тетмара. Иногда его называли Толстяком, и он убил столько народу, что вороны, как говорили, повсюду летели за ним и падали с небес на готовое угощение. Правда, его дед в тринадцать лет уже был на голову выше других мужчин. Змееглаз же мал для своего возраста, хрупкого телосложения, с кожей как у девчонки.

Он будет убивать, обязательно будет убивать. Хотя и не скоро. Армяне разбежались или погибли — во всяком случае те, которые сражались на стороне мятежника, — норманны и турки тоже, верблюды ускакали, а греки лежали, истекая кровью. В Константинополе, решил он, в Миклагарде, городе мира, он найдет для себя исцеление. Там он избавится от оков битвы.

Как он ни старался, но воспоминания и фантазии не давали ему заснуть. Он снова и снова переживал безумный восторг победы, вспоминал, как начался дождь, дождь, подобный, по словам греков, тому, что видел Ной. Змееглаз слышал легенду о потопе, он сиживал у многих лагерных костров, где пересказывались легенды со всего мира. Глядя на отсыревшие бока палатки, он вдруг понял, для чего ниспослан этот дождь — смыть его позор.

Тепло жаровни в конце концов разморило мальчика. Образы и переживания лениво проплывали у него в голове, но делались все тусклее, как будто его мозг отяжелел и сделался неповоротливым от крови, словно насосавшаяся пиявка. Змееглазу привиделась черная дождливая ночь, поле, усеянное мертвыми телами, и волк, крадущийся к тому месту, где спит он.

А в следующий миг серый хищник проник в палатку. Это был не волк — всего лишь образ волка, образ, который приходит на ум, когда глядишь на него. Это был человек. Промокший часовой беззвучно рухнул у входа со сломанной шеей. Убийца выхватил меч, сверкнувший в ночи, словно холодный серп луны, упавшей на землю, — зловещий серебристый коготь, лезвие, искривленное и заточенное смертью.

Змееглаз шевельнулся, открыл глаза и понял, что это уже не сон. Рядом с ним стоял человек, который был не совсем человек, волк, который был не совсем волк. В руке он сжимал страшный изогнутый меч — древнее оружие для истребления людей.