Энди Данкан - Диорама инфернальных регионов, или Девятый вопрос дьявола

Музыка смолкла.

Танцоры остановились.

Пожилая дама развернулась на скамеечке и посмотрела на меня.

Все посмотрели на меня.

Потом танцоры ахнули и отступили — нет, отплыли по воздуху — подальше. Ощутив позади некое движение, я подняла голову и увидела, как из витражного окна шагнула тощая девчонка в платье с перьями. Я закричала снова. Девчонка подскочила и стала мне вторить.

Девчонка была мной, и она тоже была полупрозрачной.

— Пятиминутный перерыв! — раздался пронзительный голос миниатюрной пожилой дамы. — После перерыва танцуем виргинскую кадриль!

Вторая Перл примостилась на пол рядом со мной. Третья Перл шагнула из витража. В этот самый миг пожилая дама очутилась рядом с нами, на ней было великолепно сшитое черное траурное платье; откинутая вуаль открывала пухлые, румяные щеки и большие серые глаза.

— Э, нет! — сказала дама. — Так не пойдет! Первое правило парапсихического перемещения — держать свою целостность.

Из окна шагнула четвертая Перл. Пожилая дама взяла за руки меня и вторую Перл и прижала наши ладони друг к другу. Ощущение было — как будто вдавливаешь ладонь в сливочное масло: моя рука начала погружаться в ее руку, а ее рука — в мою. Мы обе закричали и попытались вырваться, но хватка у пожилой дамы, державшей нас за запястья, была железной.

— Лучше закрой глаза, милочка, — посоветовала она.

Глаза мои тут же крепко зажмурились — не по моему желанию, а как будто чья-то невидимая рука дернула за веки, как за жалюзи. Пожилая леди ухватила меня покрепче, и я испугалась, что сустав сейчас хрустнет. Тело мое потеплело, начиная с того же запястья, и я почувствовала себя лучше — не просто спокойнее, а как-то полнее, завершенней.

В конце концов пожилая дама выпустила мою руку и произнесла:

— Теперь можешь посмотреть, милочка.

Я открыла глаза, на этот раз по собственной воле, и уставилась на свои руки, со всеми их складочками, мозолями, обгрызенными до мяса ногтями. Они оказались настолько знакомыми и крепкими, что я расплакалась.

В зале не было никого, кроме меня — одной меня! — и стоящей на коленях рядом со мной пожилой дамы. Был еще подпрыгивающий у нее за спиной призрак — смахивающий на хорька усатый мужчина в котелке и клетчатом жилете, когда-то, возможно, цветном, но теперь сером в серую клетку.

— Прекрасная работа, — заметил этот парящий в воздухе тип. — У вас руки хирурга.

— Руки тут имеют наименьшее значение, мистер Деллафейв, но вы очень любезны. Господи, дитя, ты меня так напугала! Шесть штук тебя запутались в стекле. Хорошо, что это произошло при мне и все удалось исправить. Но я забыла о хороших манерах. Я — Сара Парди Уинчестер, адова покойного Уильяма Вирта Уинчестера, а это — мой друг, мистер Деллафейв.

Она оглядела мой наряд, протянула руку и сдернула с меня плюмаж из страусиных перьев.

— Ты слишком молода для танцовщицы, — сказала она.

Я вздрогнула и вытерла нос тыльной стороной своей чудесной и милой давней подруги — ладони.

— А я… А вы… Простите, пожалуйста, а это рай или ад? — поинтересовалась я.

Пожилая дама и человек в котелке дружно рассмеялись. Его смех напоминал звук выходящего пара, а вот смех дамы был глубоким и громким, как будто смеялась женщина куда моложе и куда крупнее.

— Мнения расходятся, — ответила пожилая дама. — Мы считаем это просто Калифорнией.

Леди Уинчестер сообщила, что это место называется «Вилла Лланада». По ее словам, это переводится с испанского как «дом на равнине». Мне никогда не доводилось бывать ни в одном доме, пока окно-витраж не привело меня в Дом-на-равнине, где я впервые столкнулась с самим принципом подобного жилья. Ну и знакомство это было, скажу я вам! Никакой дом, виденный мной с тех пор, и в подметки ему не годился.

Начнем с размера. «Вилла Лланада» занимала шесть акров. Если считать отгороженные комнаты, в которые могли попасть только призраки, но не считать те, которые были разрушены или совмещены с более просторными помещениями, всего в доме было сто пятьдесят комнат, плюс-минус дюжина — по большей части спален. «Я сама ночевала всего-то в семидесяти или в восьмидесяти, — говорила вдова, — но этого достаточно, чтобы уловить общую идею».

Здание это не было достроено. Повсюду добавлялись балконы, террасы, крытые галереи, башенки, целые крылья — либо наоборот, сносилось или реконструировалось то, что создали всего месяц назад. Строительство велось в отдалении от фасадной части дома, где в основном обреталась вдова, но визг пил, стук молотков и голоса рабочих — «Так держать! А теперь самую чуточку вправо, Билл!» — слышны были днем и ночью. Они трудились круглые сутки, посменно. Раз в неделю десятники снимали шляпы и собирались на крыльце в ожидании зарплаты. Вдова выкатывала из дома детскую тележку с тяжелыми мешками, в каждом из которых было столько золотых монет, что десятник мог выдать своим рабочим деньги из расчета три доллара за день в одни руки. Десятники были мужиками здоровенными, но и им приходилось поднатужиться, чтоб поднять и унести эти мешки. Впрочем, они не жаловались.