В. Бирюк - Волчата

Десяток матёрых бородатых мужиков в кожаных куртках и безрукавках, ввалились во двор и начали просить. Этой самой «честью» пополам с матерными выражениями. Явление заспанного Николая в лисьей шубе на исподнее несколько замедлило поток «просьб». Николай послушал, зевнул и махнул рукой Ивашке:

— Разберися. Не пойму я их.

И ушёл досыпать. Ивашка посмотрел на старшего и сказал:

— Не понял я. Нут-ка повтори.

И потянул свою гурду. Разницу между «копейкой» и «феррари» понимаете? Местные тоже понимают. Сравнивая с железками на своих поясах уже за воротами.

По дворам раздавался крик, я полюбопытствовал и выглянул на улицу. Несколько детей младшего школьного возраста били грязного мальчонку лет пяти. Самый старший, вооружившийся метлой, тыкал ему в лицо. «Отдают молодёжи для забав, как зайцев щенкам» — это про половцев. А у нас… картинка напоминает исконно-посконное избиение беспризорника на рынке из «Республики ШКИД». Твен в «Янки» отмечает, что дети в своих играх всегда повторяют взрослых. У Твена детишки играли в «повешенье ведьмы», здесь — в «вышибание нищебродов».

Гумнонизм надо из себя выдавливать. По капле. Надо — но времени нет.

— Брысь сволота посадская.

Кольчужку на мне видать, шашечка за спиной висит. А, чё, ну… и рассосались. Малыш говорить не может — заходится в плаче. Ухватил за шиворот, оттащил на двор, кинул хозяйке:

— Отмыть, накормить, дать одежонку.

Хозяин хайло открыл. Потом закрыл: Чимахай у сарая дрова колет. Просто чтобы навык не потерять. Чурки — вразлёт веером. Баллистика… убеждает.

Выясняется: мальчонка — сирота. Был с матерью. Она померла, её божедомы забрали. Отзывается на имя Бутко. Крестного своего имени не знает. Где жили? — в усадьбе. Как мать звали? — мама… Чем-то похож на мальчишку, которого Гостимил под лавку пинками загонял.

— В холопы ко мне пойдёшь? Не тряси так головой — куском подавишься. А имя тебе будет — Пантелеймон.

Чисто для равновесия. Одним меньше, одним больше…

Я так и не понял, как туземцы новости передают. Ни зулусских барабанов, ни волчьего воя — не слыхать. Но мы ещё с мальчонкой не закончили, а в ворота ещё семья ломится:

— Помоги Христа ради… Не попусти помереть смертью лютой… Смилуйся над душами православными… Хоть бы детей малых…

«В голодные годы гордые новгородцы упрашивали немецких купцов взять их детей в рабство даром»… Тут не Великий Новгород, а Новгород-Северский — даже немцев нет.

— Хозяин! Баню — топить, людей — кормить. И ножницы наточи.

— Чегой-то?! Зачем это?! Ты чего на моём дворе…

— Сухан. Дай дураку в ухо.

Мда. Судя по баллистике, всех гридней учат одинаково. Никогда не читал об обучении русских дружин школе оплеухного удара. Или у нас это инстинктивно-национально? Надо будет при случае проверить: достаточно ли я русский человек, чтобы вот по такой красивой траектории отправить соотечественника в сугроб.

К полудню пришёл местный сотник. С ополченцами.

— Тута ля, чегой-то ля, делается? С какого… всяких-таких…ых голодранцев…

У ворот Чарджи стоит, столб подпирает, ногти чистит. Столетним клинком. У сарая Чимахай… — «чимахает». Похоже, он хозяину сегодня все дрова переколет. С другой стороны Ноготок тоскует. Вжик-вжик. Он когда скучает — всегда секиру свою точит. Очень неприятный звук.

Вот и Николай нарисовался. Уже в пристойном купеческом виде.

— А, господин сотник пришедши! А мы как раз сидим-думаем. Как бы вашей беде помочь. По-нашему, по-доброму, по-православному.

— К-какой беде? Нашей беде?!

— А то. Дело-то ваше — дрянь. Голых да босых на мороз… Грех же. Гореть вам в пещах адовых. Но, опять же, приказ княжеский — не переступить. Гореть. Но мы можем помочь.

Ошалелый сотник встряхивал головой, оглядывался на сотоварищей, а Николай, заманив их в поварню и прихлёбывая вдруг явившуюся на столе бражку, доверительно-интимно проповедовал:

— Ты ж пойми, этим же побирушкам серебра давать без толку. Лучше я вам его отдам. Вы ж-то мужи добрые, разумные, богобоязненные. Вы ж его к делу примените, церквам божьим поклонитесь. А эти-то… Убирать их надо с города. Убирать спешно. Но вот вы их кулаками вышибаете, а толку? Ведь они ж далеко не уйдут, день-другой — снова просится будут. Неразумно это. И выгоды никакой. Вам — выгоды. Вам, люди добрые, купцы Новгородские.

Ополченцы щурятся, как кот на солнышке. Назвать посадских — купцами, да ещё и новгородскими… Как лейтенанта — полковником. Звёзд-то одинаково.