Наталья Резанова: Дорога висельников

Но мне так и не удалось увидеть, что там в точности произошло с возом, можно ли было его сдвинуть и оставалось ли места довольно, чтоб пропустить всадников.

Не знаю, что заставило меня повернуться в тот самый миг, когда что-то острое кольнуло меня в бок. Уроки Наирне, на тех самых боках проигравшего все возможные варианты ударов? Или промелькнувшее в памяти лицо Давины, смотревшей так, будто хотела о чем-то предупредить? Так или иначе, я дернулся, отпихнув того, кто был рядом, и лезвие, вместо того чтобы войти между ребрами, скользнуло по ним. А я успел схватить руку, державшую кинжал. И лишь потом увидел того, кто меня ударил.

Плотный мужчина на голову выше меня. Коричневый суконный кафтан, берет без пера и плащ, слишком длинный и плотный для такого солнечного дня.

А больше я ничего не успел рассмотреть, разве только что глаза у него были слишком близко посажены к переносице.

Сам не знаю, почему я не заорал и не позвал на помощь. Наверное, потому, что не привык бояться. А от Наирне во время наших учебных боев получал больно и основательно.

Однако этот кинжал был не учебный, не деревянный и не затупленный. Человек в плаще снова занес руку, несмотря на то что я не отпускал его запястья. Но он был уверен, что легко может меня стряхнуть. Ведь он был гораздо сильнее.

Я не думал тогда о наставлениях Наирне. Тот вколотил их в меня так, что думать не нужно было. Я просто делал так, как нужно было поступать, когда противник больше и тяжелее. Нырнуть, уйти в сторону, чтоб его тяжесть обернулась против него. Тогда, учил Наирне, нападающий может напороться на собственный клинок.

И случилось так, как говорил Наирне. Он только не говорил, как гнусно чавкает плоть, когда в нее погружается металл.

По самую рукоятку.

Человек в суконном камзоле и с кинжалом в животе сложился и упал в грязь у моих ног. И я вдруг почувствовал, что кругом свободно. Люди расступились. Но не разбежались. Как будто издалека я слышал:

– Мальчишка на почтенного господина напал!

– Зарезали! Господи, спаси и помилуй нас!

– Держи убивца!

– Что ты брешешь! У него и оружья-то нет!

– А что у него рука в крови?

Оружие у меня было. Тоже кинжал. Но я не вынимал его из ножен. А рука у меня и вправду была в крови. Но я не знал, чья эта кровь.

Лишь сейчас я ощутил по-настоящему, как дико болит располосованный бок и кровь пропитала рубаху и куртку и стекает по рукаву, в грязь, туда, где лежит убитый мной человек.

Отец уже был рядом, и Конрад бил кого-то по зубам, и Рэнди, кажется, рубил проклятый воз, прокладывая дорогу… А может, мне это примерещилось. Потому что больше я ничего не помнил.

Очнулся я уже в крепости. Было очень стыдно, что я потерял сознание, как балованная девица. Тем более что гарнизонный лекарь, который осматривал меня и наложил повязку, сказал, что рана, слава богу, неглубокая и завтра я уже буду на ногах.

– Если бы мальчик не вздумал драться после того, как его порезали, он бы не потерял столько крови и не лишился бы чувств, – добавил он.

– Если бы мальчик не вздумал драться после того, как его порезали, он был бы уже мертв, – ответил полковник Рондинг.

Отец промолчал. Но я понимал, что кругом перед ним виноват.

– Прости меня, господин мой. Я подвел тебя… втравил в беду… Если б я туда не пошел…

– Не говорил глупостей, – оборвал он меня. – Я сам разрешил тебе идти.

Больше он ничего мне не сказал, и я понял, что он на меня не сердится. Но он был мрачен.

А другие – те говорили много. И наши из Веллвуда, и люди Рондинга, и лекарь. Говорили, что мне повезло, как редко кому везет, потому что, не увернись я, лезвие дошло бы до сердца. А так – царапина. И что я оправдал свое имя – Сигвард, удачливый. И что я молодец, не каждому в мои лета удается завалить здоровенного грабителя. Интересно было бы послушать, что сказал бы Бранзард, но его не было в крепости, и в Тернберге тоже, он, оказывается, уехал с матерью к родственникам в Карниону.

В тот вечер мне дали выпить вина больше, чем обычно в Веллвуде. Лекарь сказал, что это полезно, потому что возмещает потерю крови. Может, он еще и намешал туда макового отвара или еще чего-нибудь, поскольку я очень быстро уснул.

Но если и намешал, то недостаточно. Посреди ночи я проснулся. Бок под повязкой сильно ныл и вдобавок чесался. Я лежал в комнате Бранзарда, она же осталась пустой на ближайшие месяцы. А в соседней комнате я услышал голоса. Отца и полковника Рондинга. Должно быть, пьют и беседуют, догадался я.