Марина Дяченко - Ритуал

Так он удивлялся и в тот день, когда дед решил, наконец, полюбопытствовать, за каким же занятием проводит так много времени его единственный внук. Массивный подсвечник расколол зеркало, покрывшееся с тех пор сетью трещин, а Арман долго помнил последовавшее за тем наказание.

Много позже он понял, чем прогневил деда. Возможно, именно зеркало когда-то изувечило его драконью суть… Или нет? Может быть, несчастное стекло невинно пострадало?

И вот теперь Юта удивлялась и пугалась, глядя, как интерес в глазах ее тюремщика время от времени подергивается пеленой давних воспоминаний.

Очень скоро он извлек ее из ее уголка и усадил за длинный стол в комнате с камином — чтобы была перед глазами. Поначалу принцесса дичилась; потом привыкла и изо всех сил старалась держать себя по-светски.

Впрочем, после дня, проведенного за работой в клинописном зале, светские манеры сами собой забывались. Она молча уплетала лепешки — руки черные от пыли и копоти, щеки горят, глаза азартно поблескивают — будто не принцесса вовсе, а довольный жизнью рудокоп. Наевшись, исследовательница откидывалась в кресло и оттуда, из лоснящейся глубины, смотрела на Армана долгим интригующим взглядом.

Выдержав необходимую паузу, он спрашивал с деланным равнодушием:

— Что же?

Юта усилием воли опускала уголки губ, уже готовые радостно расползтись к ушам, и сообщала как бы нехотя:

— Я поймала символ, означающий «огонь».

Арману известно было, что символы «небо», «несчастье» и «отважный» уже «пойманы», изучены и тщательно перерисованы Ютой на стену у камина.

— Поздравляю, — говорил Арман серьезно, с трудом прожевывая вяленое мясо, — ты вычерпала из моря уже три горсти воды! Трудись, и дно обнажится.

Юта смотрела на него вызывающе и насмешливо, взгляд ее красноречиво говорил: посмотрим!

Правда, бывали дни, когда Юта теряла уверенность; глаза ее уже не светились вдохновенно, и к символам, уже нарисованным на стене у камина, не прибавлялось ни единой черточки. Поужинав, она сразу уходила на башню — высматривать освободителя в сгущающейся темноте.

Арман знал, что ночные бдения ее бесполезны. Давно охрипли глашатаи на городских площадях; давно вернулась в привычное русло жизнь в королевском дворце Верхней Конты, а в сопредельных странах размеренное течение будней и вовсе не нарушалось. Похоже, три королевства со спокойной совестью оставили Юту дракону.

Исследования Юты зашли в тупик, потом вырвались из него — были найдены символы «море» и «ужасный» — и опять застопорились, увязли в бесконечных хитросплетениях незнакомых знаков. Несколько поостыв, она снова проводила дни на башне, посвятив долгие часы разглядыванию пустой дороги.

И — странное дело! — вскоре она подметила, что и Арман занят тем же. Вылетая из замка в драконьем обличьи, он подчас пренебрегал охотой и дальними полетами, чтобы покружить над дорогами, будто кого-то высматривая… Похоже, появления освободителя он ждал с не меньшим, а скорее даже с большим нетерпением, нежели узница… А зачем, собственно?

Юта задумалась.

До сих пор сам процесс освобождения представлялся ей достаточно туманно — явится, мол, рыцарь, победит дракона в битве… А что значит — победит, и как это будет выглядеть?

Арман кружил над берегом — освещенная закатным солнцем бронированная громадина. Юта посмотрела на дорогу и представила вооруженного всадника, бросающего вызов дракону.

У рыцаря копье, каленый меч, и даже шипастая палица… Может он повредить чешую? Хоть сколько-нибудь значительно повредить, не говоря уже о снесении головы, как это утверждается в старинных легендах? Удастся ли вообще нанести разящий удар прежде, чем витязя сметет с лица земли огненный смерч?

Постойте-постойте, подумала Юта в панике, но не может же ящер быть неуязвимым? Сколько существует преданий о победителях драконов, которые приносили домой кто язык, а кто целую отрубленную голову!

Отрубленную голову… Юта сглотнула.

Арман кружил, нежась в восходящих потоках теплого воздуха; был он похож на геральдическое чудовище, сошедшее с гравюры; силуэт его на фоне розового неба был грозным и грациозным одновременно.

Может быть, он ждет рыцаря, чтобы пожрать его, как дикую козу? Может быть она, Юта, мысленно призывающая Остина, неосознанно желает принцу погибели?

Она тут же отбросила эту мысль, как непереносимую. Освободители являются, чтобы побеждать, а как же иначе?

Но мысль, отодвинутая в самый дальний уголок сознания, все же не желала уходить. Ночью Юте привиделось небо, сплошь закрытое перепончатыми крыльями, и потоки пламени, холодного и липкого, как кисель… Арман-ракон щерил зубастую пасть, и вываливался меч из чьей-то ослабевшей руки.