Сергей Костин - Подопечный

— Ну ты, Мустафа, вообще!

— Называй меня лучше Мерлин, — скромно потупясь, промолвил, что соловьем пропел, ангел.

— Это ты брось, буржуазными именами прикрывать свое пролетарское происхождение. Маруськой будешь.

Хранитель попробовал было возмутиться, но что-то не сработало и он стал быстро бледнеть.

Поначалу то я тоже подумал, что от моего вида. Но вскоре понял, что причина кроется совершенно в другом. Маруська-Мустафа разжало руки и… о, Боже! Наука здесь оказалась бессильна. Будь ты хоть трижды волшебником, а из настоящего мужика бабу не сделаешь.

— Ты на себя то посмотри, Склифосовский!

Я посмотрел. Ну и ничего особенного. Ну ноги кривоваты. Волосатость повышена. Грудь, как воздушные шарики, наполовину наполненные водой. Животик тоже симпатичный. Свисает слегка, но мне даже нравиться. А то что в бане меня легко отличить от женщин, так я мыться не собираюсь.

— Ты в воду посмотри, недоучка! — скромно посоветовал (посоветовала) Мустафа, небрежным жестом поправляя пышные, до пупа, волнистые волосы.

За неимением зеркала или лужи я заглянул в котелок, в котором еще оставалась жидкость.

Здесь мне уместнее промолчать и сразу перейти к действиям на территории врага. Что значит — рассказывать все подряд? А я не помню! Хорошо, уговорили.

Страшнее рожи я в жизни не встречал.

Несомненно, я видел перед собой лицо женщины, лет, эдак тридцати от роду. В прыщах, с бородавками во всю щеку, с дряхлыми, обвисшими щеками и подбородком. А волосы!? Клочья ломающихся при одном прикосновении желтых, довольно редких стебельков.

— Ты в детстве гепатитом не болел? — через плечо заглянуло обворожительное личико ангела.

— Не болел, — отрывисто и довольно грубо бросил я.

— А коклюшем? — продолжал выговаривать аппетитный ротик.

— Отойди, пока не пришиб, — а ведь могу. Чувствую, что могу.

— Фи, как грубо, — надулась (я уже запутался) Мустафа, — Какая же вы невоспитанная. Бить женщин, это ниже всякого достоинства.

— Какая ты женщина, — я оторвался от котелка и затряс перед испуганным лицом ангела скрюченными пальцами с кривыми, в красных пятнышках, давно не строганными ногтями, — Одевайся, пока весь белый свет не видел твоих… тьфу ты, господи.

Я отвернулся и напялил на себя свои же собственные штаны. Теперь они залазили гораздо труднее. Моя средняя часть заметно подалась вширь. Ботинки вообще не налезли. Так я и остался не совсем как бы одетый, но и не совсем как бы раздетый. Пятьдесят на пятьдесят.

Мустафе повезло больше. Как всегда. Он безжалостно обрезал штанины, напялил полученные шорты, натянул майку без рукавов и…

— Пойдешь позади меня, — тихо, но твердо приказал я.

Возражений не последовало и мы, быстренько собрав нехитрые пожитки, потушив костерок способом таежных охотников, отправились пряничком к городу.

Пристукнуть парочку загулявших крестьянских бабенок особого труда не составляло. Замотав их веревками, вставив в рот по кляпу, мы привязали их на таком месте, где их быстро найдут. А сами влезли в их более чем скромные одежды и теперь, полностью замаскировавшись под обитателей королевства, с кошелками на плечах, двинулись прямиком к воротам города.

Нас несколько раз останавливали на дорожных постах, но бесспорная красота

Мустафы действовала настолько впечатляюще даже на холодных воительниц, что на все остальное попросту не обращали внимания.

— Если ты еще раз при обыске улыбнешься, я тебе всю улыбалку разобью, — на полном серьезе сообщил я Мустафе, которого солдатки обыскивали особо тщательно.

— Ты ревнуешь, дорогая?

На нас стали оборачиваться. Естественная реакция прохожих, видящих, как страшенная тетка с авоськами пинает под зад молодую, красивую леди.

— Двинулись в буфет, — толканул я ангела под бок.

— Вы имеете ввиду трактир? — щерясь на проходивших мимо девок, хранитель как бы между прочим отвечал мне. И вот ведь зараза, старался идти чуть в стороне. Вроде не со мной. Стерва!

— В трактир, в трактир. Ты ж все дело запорешь. У тебя есть хоть капля патриотизма. Или совести. Прям, как баба настоящая.

— А я может быть всю жизнь мечтал стать женщиной. Вот ты скажи? Может иметься такая мечта?

— Твоя мечта в кармане, а если ты и дальше так будешь позориться, то мне придется действовать одному.

Это немного подействовало. Походка ангела приобрела твердость, губы упрямость, глаза бесстрашие. Что еще больше сделало ее привлекательной.

Я сплюнул на мостовую и, больше не обращая внимания на гарцующую за мной красотку, двинулся к дому, на дверями которого висел рекламный плакат из толстой, полусгнившей фанеры с изображением давно сдохшего поросенка.