Дэвид Геммел - Волчье Логово

— Напиток богов. Мириэль пригубила, и кровь бросилась ей в лицо.

— Точно огонь!

— Великолепный вкус, правда?

— Что ты знаешь о Криге?

— Не так уж много. Он крестьянский парень, родом с юга. Участвовал в вагрийской войне, потом примкнул к восстанию Йоната. После разгрома мятежников пару лет прожил в Венгрии, где, как я полагаю, служил наемником. В Гильдию вступил три года назад. В лучших не числился, но был достаточно хорош.

— Значит, кто-то заплатил ему за убийство моего отца?

— Да.

— Но кому это нужно?

— Подождем его возвращения, — пожал плечами Ралис.

— Что за таинственность?

— Не хочу повторяться. В моем возрасте время дорого. Ты хорошо помнишь свои детские годы?

— К чему это ты?

— Помнишь ли ты, как встретилась с Дакейрасом?

Вопрос удивил ее, и открытое, дружелюбное выражение ее лица сменилось настороженностью.

— Он — мой отец.

— Нет. Твоих родителей убили во время войны. Дакейрас же, путешествуя с человеком по имени Дардалион, нашел на дороге тебя, твою сестру и брата в сопровождении молодой женщины.

— Откуда ты все это знаешь?

— От Крига. — Старик заново наполнил свою чашку.

— Не понимаю.

— Он хочет сказать, что знает, кого Криг должен был убить, — сказал Дакейрас с порога. Он развязал свой черный кожаный плащ, бросил его на спинку стула и залпом осушил серебряную чашечку.

— Пятнадцать тысяч золотом, — сказал Ралис. — Пять — Гильдии, десять — тому, кто доставит твой арбалет в цитадель. Говорят, будто больше полусотни человек рыщут по всей стране, разыскивая тебя. Среди них — Морак-вентриец, а также Белаш, Курайль и Сента.

— О Мораке и Курайле я слышал.

— Белаш — надир, отменно владеющий ножом. Сента — фехтовальщик, за деньги вызывающий людей на дуэль. Принадлежит к древнему благородному семейству.

— Полагаю, за сведения обо мне тоже назначена большая награда?

— Без сомнения — но человек, который выдаст Нездешнего, должен обладать недюжинной смелостью.

— А ты у нас как, смелый? — От этих спокойно произнесенных слов желудок старика сжался в комок.

— Смелости мне не занимать, вот мозгов бы побольше, — ответил он, стойко выдержав темный взгляд Дакейраса.

— Это хорошо, — улыбнулся тот, и опасный миг миновал.

— Что же нам делать? — спросила Мириэль.

— Готовиться к долгой зиме, — ответил Нездешний.

Ралис спал чутко и слышал, как скрипнули кожаные петли входной двери. Он зевнул и спустил ноги с кровати. Близился рассвет, но луна еще, светила сквозь щели ставен. Старик встал и потянулся. В воздухе пахло надвигающейся зимой. Ралис, поежившись, натянул теплые шерстяные штаны и рубаху.

Он вышел из спальни в большую горницу и увидел, что кто-то положил свежую растопку на тлеющие угли очага. Нездешний — заботливый хозяин: обыкновенно осенью огонь так рано не разводят. Ралис отпер и приоткрыл ставню. Луна уже бледнела па светлеющем небе, звезды гасли, и розовая заря занималась над восточными горами.

Заметив какое-то движение, Ралис прищурился и увидел на горном склоне, в четверти мили от хижины, бегущего человека. Ралис зевнул и плюхнулся в кресло у огня. Растопка уже хорошо занялась, и он подложил в очаг пару сухих поленьев. "Вот тайна и разрешилась наконец”, — подумал он. Странно только, что это так его угнетает. Много лет он знал Дакейраса, его красавицу-жену и дочек-двойняшек — и всегда чувствовал, что с этим горцем дело обстоит не так просто. Эта загадка не давала ему покоя и даже, возможно, поддерживала в нем жизнь, между тем как почти все его сверстники уже переселились в мир иной.

Дакейрас мог быть кем угодно — и дворянином, отказавшимся от почестей и богатства, и беглецом, спасающимся от готирской тирании. А теперь все прояснилось. Дакейрас — легендарный Нездешний, убивший Ниаллада, сына короля Ориена. Он же — герой, вернувший дренаям бронзовые доспехи, благодаря чему народ одержал победу над жестокими вагрийскими захватчиками.

Старик вздохнул. Над чем ему размышлять теперь, чтобы скоротать время в ожидании неминуемой смерти?

Он услышал, как встала у себя в комнате Мириэль. Она вошла в горницу — высокая, стройная и совершенно нагая.

— Доброе утро, — весело сказала она. — Как спалось?

— Неплохо. Ты бы оделась, что ли. — Он произнес это ворчливо, резче, чем намеревался. Не потому, что ее нагота возбуждала его, — дело обстояло как раз наоборот. Ее молодость и красота только усугубляли бремя гнетущих его лет. Она вернулась к себе, и он откинулся на спинку кресла. Когда же это желание умерло в нем? Кажется, впервые он заметил это в Мелеге, лет пятнадцать назад. Он выбрал себе пышную бабенку, но так и не смог ничего, несмотря на все ее умелые манипуляции. Утомившись наконец, она произнесла жестокие слова: