Джон Норман - Король

Гута подняла голову. Она сжалась, как будто могла видеть через плотную ткань повязки. Ее маленькие запястья беспомощно дернулись в тугих веревках.

— А теперь она опять клонится к смерти, — воскликнул кто-то.

В зале стояла тишина, глаза всех гостей были устремлены на весы.

Мимо весов проходил ряд гостей, и каждый бросал дробинку на выбранную чашу.

— Снимите с нее повязку, — приказал Аброгастес.

Повязку сняли, и Гута увидела, что стрелка весов дрожит посредине шкалы.

— Похоже, ты многим понравилась, сучка, — произнес кто-то.

— Она хорошо танцевала, — добавил другой голос.

— Думаю, из нее получится отличная рабыня, — заметил третий.

— Дробинки бросили еще не все, — спокойно произнес Фаррикс и взглянул на Ингельда.

Ингельд перевел глаза на Аброгастеса, затем подошел к весам и бросил дробинку.

— На чашу жизни! — закричал кто-то.

Аброгастес спустился с помоста и подошел к весам. Их чашки были доверху нагружены дробинками.

— Стрелка указывает на ошейник, — в тишине проговорил кто-то.

На одном конце шкалы был изображен череп, на другом — ошейник рабыни. Аброгастес взял дробинку.

— Вспомни про Ортога и ортунга, вспомни о расколе народа и предательстве, — отчетливо проговорил Фаррикс.

— Я помню об этом, — отозвался Аброгастес.

— Так куда же ты бросишь свою дробинку, могущественный Аброгастес? — нетерпеливо спросил Фаррикс.

— Куда пожелаю, — ответил тот.

В зале воцарилась тишина.

Небрежным движением Аброгастес опустил дробинку на чашу жизни.

Его выбор вызвал одобрительные крики гостей.

— Оруженосец! — подозвал Аброгастес. Оруженосец подошел к нему.

— Дай меч.

Оружие было вынуто из ножен и вложено в его руку.

Аброгастес бросил тяжелый меч на чашу жизни, и она резко опустилась. Дробинки посыпались с чаш. Чаша жизни теперь находилась у самого пола, цепочка, связывающая чаши, натянулась до предела.

— А куда бросишь свою дробинку ты, благородный Фаррикс? — поинтересовался Аброгастес.

— На чашу жизни, конечно, — ответил Фаррикс и положил дробинку на уже и так отяжелевшую чашу жизни. — Слава алеманнам! — провозгласил он.

— Слава алеманнам! — отозвался Аброгастес.

Надсмотрщики, которые держали веревки Гуты, позволили ей опуститься на землю.

— Продолжайте свои игры, друзья и братья, — разрешил Аброгастес, подняв руку.

— На колени, рабыня, — приказал надсмотрщик женщине, стоящей в маленьком кругу.

Вновь послышались восклицания: «сорок!» «сорок шесть!»

Аброгастес взглянул на Гуту, потерявшую сознание.

— Снимите с нее веревки, оставьте руки связанными и приведите в чувства, — сказал он. — Принеси обычный ошейник для нее, — обратился он к одному из слуг.

Кости звонко стукались о доски столов. Еще одна рабыня была выиграна.

Одну за другой их вводили в круг, заставляя перебираться сюда с островка в центре зала под громкий перезвон колокольчиков на ногах.

Бесчувственную и связанную Гуту облили ледяной водой. Она закашлялась, пытаясь высвободить руки, и дико взглянула на Аброгастеса, лежа на земляном полу, от воды превратившемся в жидкую грязь.

Аброгастес взял свой меч с чаши весов и отдал оруженосцу. Затем он повернулся к Гуте. В зале позади него игра была в разгаре.

— Наденьте на нее ошейник, — приказал Аброгастес.

Один из мужчин склонился над рабыней и надел на ее шею ошейник. Ошейник был простым и легким, он плотно охватывал шею и запирался сзади на замок.

— Теперь, когда она получила ошейник, бросьте ей кусок мяса, — сказал Аброгастес.

— Ложись на живот, рабыня, — приказал мужчина. Гута легла на живот, мясо бросили в грязь перед ее лицом.

Она поспешно схватила мясо своими маленькими, ровными зубами, оторвала от него кусок и принялась жевать.

Старшая из трех рабынь для показа и две ее белокурых спутницы, прикованные цепями у помоста, испуганно воззрились на Гуту. Их обычно кормили из мисок, поставив на четвереньки. Это был один из способов напомнить женщинам, что они рабыни.

В зале выиграли еще одну женщину, в круг ввели следующую.

Внимание всех гостей было приковано к игре. Граник выиграл себе уже вторую рабыню, и она, подобно первой, была привязана под его столом.

Гута с жадностью доела мясо, но больше ей ничего не дали.

Она умоляюще взглянула на надсмотрщика.

— Мы обязаны заботиться о твоей фигуре, — наставительно произнес он.

— Нельзя ли дать мне воды, господин? — попросила она.