Макс Фрай - Вторая линия. Рассказы и истории разных лет

— Я и сейчас упал бы. Но уже сижу. Хорошие у тебя кресла. Ты мне скажешь, куда ты тогда исчезла? Я так ничего и не понял. Потом отец приехал, и тоже не понял. Сперва думал, в окно, но потом увидел, что оттуда никак не выберешься. Шестой этаж все-таки.

— Тем не менее, он угадал. Подумаешь, шестой этаж, ты просто не знал, а я же цирковая девочка была, Мишенька, воздушная гимнастка, мне этот твой шестой этаж — тьфу. Я бы и сейчас с закрытыми глазами все повторила, только где он, твой дом, снесли уже небось, или стоит?

— Стоит, что ему сделается. Так ты циркачка? С ума сойти.

— Не с чего тут с ума сходить, Мишенька. Подумаешь, циркачка. Еще и не так люди на хлеб зарабатывают. Мы в твой город на гастроли приехали, а я потом осталась еще на месяц, договорилась, что без меня обойдутся, я перед этим пять лет без отпуска, света белого не видела, ай, неважно! Важно, что они уехали, а я осталась, сняла комнату, валялась на пляже, а тут вдруг ты, такой красивый. Какой же ты красивый был, Мишенька, никогда таких не видела, ни до, ни после, я по уши втюрилась, сразу и навсегда, сказал бы: летим со мной в космос, — и полетела бы, не раздумывая.

— Как же, в космос. Ты на Земле-то со мной оставаться не стала, сбежала. Неужели просто по стене вниз спустилась? Как-то не могу представить.

— Да ну тебя, зачем вниз. Я к твоей соседке Вере в окно залезла, вернее, в форточку, у нее форточка была открыта, я заранее посмотрела. Ее, слава богу, дома не было, а если бы и была, не стала бы шум поднимать, она же меня знала, ни одного нашего выступления не пропустила, потом за кулисы приходила знакомиться, тосковала без цирка, а я одна из всей труппы язык глухонемых знаю — представляешь, как она меня полюбила? Ни за что не выдала бы, хоть режь ее. Она вечером домой вернулась, я ей все объяснила, мы посидели тихонько, до ночи, и я пошла к себе, собираться, у меня же билет на поезд был, отпуск заканчивался, а тут еще Тима в школу надо отдавать, в первый класс, значит, дома без меня никак, и что прикажешь делать?

— Например, все это мне рассказать. Не приходила в голову такая идея?

— Приходила, конечно. Я собиралась, и все откладывала, потому что — ну, расскажу я тебе, и что дальше? Ты же маленький еще был, Мишенька. И глупый. Потому что умных семнадцатилетних мальчиков вообще не бывает.

— Глупый, так глупый. И что? Все равно не понимаю, зачем было убегать?

— Ну как — зачем. Ты сам подумай. Все равно ничего бы у нас не получилось. Такие романы хороши, если вокруг вечное лето, и мама никогда не приедет, а в кармане всегда есть мелочь на мороженое. Или на необитаемом острове — о, на необитаемом острове мы были бы очень счастливы… и умерли бы в один день, так и не справившись с постройкой хижины. А в реальной жизни все закончилось бы быстро и печально, а даже если не очень быстро, все равно печально, поверь мне на слово. Я все время об этом думала, хорошо, что ты мысли читать не мог, потому что безмятежно улыбаться я, знаешь, приучена в любой ситуации, даже когда висишь под куполом цирка вниз головой и готовишься прыгать на другую трапецию… Неважно, Мишенька. Важно вот что. Меня вдруг осенило: если я ничего не стану объяснять, а просто исчезну, так будет лучше для всех. Ты был такой красивый и такой глупенький, я любила тебя больше жизни и хотела — раз уж все равно ничего нам не светит — остаться в твоей памяти необъяснимым чудом, а не симпатичной взрослой теткой, с которой было прикольно трахаться, пока не закончились каникулы.

— Ерунду ты говоришь. Ты осталась бы в моей памяти необъяснимым чудом, даже если бы выяснилось, что у тебя пять классов образования, три мужа, семеро детей и свиноферма под Брауншвейгом. Ты — это ты, достаточно было на тебя посмотреть, и все остальное утрачивало значение.

— Это ты сейчас так говоришь, — смеется Рада. — После того, как пятьдесят лет вспоминал девочку Надю, которая была прекрасна, как волшебная фея и исчезла бесследно, как фее и положено.

— Мне, между прочим, в ту ночь отец дал почитать китайские народные новеллы. Про бессмертных фей, лисиц-оборотней и прочую прекрасную нечисть. Сказал, может, это и есть разгадка. И, кажется, не шутил. Я, знаешь, тоже поверил, или почти поверил, по крайней мере, к концу книги окончательно понял, что ты не вернешься, нет у меня больше никакой Нади, и никакой надежды тоже нет. Но к тому моменту так влюбился в эти китайские истории, что перевелся в другой университет, где была хорошая кафедра востоковедения. Кстати, ни разу об этом не пожалел.