Вера Чиркова - Все тайны проклятой расы

Правительницу гоблинов маги подлечили еще в кузне, до отправки в портал, и она категорически отказалась от отдыха. А настаивать никто не осмеливался, хотя выглядела гоблинка совершенно измученной.

Пора, решился я наконец, еще раз взглянув на ее потерянное лицо с застывшим взглядом, устремленным куда-то вглубь прожитых лет. Чем дольше тянешь, тем больше она мучается.

— Зерид, — подавив тяжкий вздох, позвал я учителя, — возьми очищенный артефакт и прочти нам истинное послание эльфов.

Он шагал вокруг стола как на эшафот, мужественно подняв голову и старательно выпрямив спину. А дойдя, остановился рядом и, пряча глаза, принял из моих рук табличку с таким напряженным видом, словно брал в руки ядовитую змею.

Несколько томительных минут старик рассматривал непонятные мне знаки, потом перевел взгляд на мое лицо, что-то пытаясь на нем отыскать, и вдруг запальчиво заявил:

— Как я могу верить, что эта вещь не подложена ковеном специально, чтобы окончательно уничтожить наш род?

У меня даже челюсть отвисла от изумления. Вот и делай после этого им добро! Да и действительно, как теперь доказать, что маги специально не подстроили такой фокус? Рассказывать про их честность? Так про это только посвященные знают, а большинство жителей Чиндая и Остана считают магов коварными существами, способными на любые хитрости ради достижения собственных целей.

— Если я скажу тебе, что Грег никогда не пошел бы на такой обман, ты поверишь? — резко вскочил со своего стула Сардат.

— Ты не прав, обвиняя королевское око в подлоге, в тебе говорит боль и обида, — почти одновременно с ним горько вымолвила старшая мать, — читай, Зерид, и постарайся не ошибаться.

Скрытую угрозу, прозвучавшую в последних словах повелительницы, услышали и поняли правильно не только люди.

— Я тоже могу прочесть надпись, — произнес цветок жизни голосом возникшего над столом духа, — и это я помог Грегу отыскать артефакт эльфов в академии на Артаге. Могу заверить всех, кто сомневается, в этом мире сейчас нет никого, способного создать такой металл.

— Читай, — пересилив гнев, спокойно кивнул я старику, — а духи подтвердят твои слова.

Гоблин поднял к глазам артефакт и обреченно, словно бросаясь в пропасть, прочел:

— «За все грехи, за жадность и жестокость будет отныне ваш род наказан сурово и иссякнет, если вы не соедините свою кровь с кровью человечьих женщин, но помните, только от истинной любви будут рождаться ваши дочери», — последние слова старый учитель выговорил, запинаясь, а произнеся, ошеломленно уставился поверх наших голов на своего командора.

И мы все невольно потянулись туда взглядами, проверить родившиеся догадки. Тайгар сидел, низко опустив голову, спрятав лицо в ладони, и его мускулистая спина казалась высеченной из камня.

— Это действительно написали эльфы… — Боль плескалась в глазах повелительницы, кривила ее прежде невозмутимое лицо, — никто из людей никогда бы не догадался, что гоблины очень редко находят истинную любовь. Так редко, что считают ее сказкой, легендой, подобной встрече на берегу океана с морской владычицей. Во все времена женщин нашего рода выдавали замуж в самые дальние семьи, считаясь только с необходимостью смены крови в потомстве, но не с их желаньями. Лишь когда женщин осталось очень мало, нас начали оберегать и даже назначать правительницами. Но одновременно с этим наши прародительницы сами взяли на себя нелегкую долю племенных самок.

Было заметно, как трудно дается гоблинке это признание, и я собирался уже прекратить ее пропитанную горьким сарказмом исповедь, вот только не мог придумать, как сделать это потактичнее.

— Мне кажется, ей нужно выговориться… — внезапно произнесла Элессит, склонившись к королю.

И эти слова, нарочно сказанные чуть громче, чем требовалось, чтобы их услышал лишь Торрель, показались мне ответом на мучивший меня вопрос.

— …у всех моих одиннадцати сыновей разные отцы, и хотя сейчас я не жалею о том, что подарила достойным воинам возможность продолжать свою кровь в детях, если бы знала раньше правильный текст, прогнала их всех… искать свою истинную подругу. Жаль, что ничего нельзя изменить. Единственное наше оправдание — когда мы начали сомневаться в правильности повеления, по которому жили столько лет, то приняли закон, запрещающий причинять любой вред людям, особенно женщинам. Но это произошло, к сожалению, всего двадцать лет назад. Поэтому мы примем любой ваш приговор, каким бы суровым он ни был.