— Или «Мульк-Хэр», Черный Угнетатель? Вот уж точно нашли источник истины! Кстати, есть еще один Вала, не менее могучий, который тоже беседовал с Эрухини. Ульмо, Владыка Вод.
— Как же, как же! Насколько мне помнится, он не столько говорил с Туором, сколько заставил его стать своими устами. Знаете ли, когда волю человека вот так подчиняют, то тут поневоле начнешь подумывать — а вдруг не Мелькор создавал тех неодушевленных тварей, в которых вселял свою волю, а именно светлые Валар? Припомните еще, как Мелиан Майя обошлась с Хурином, заставив его чуть ли не прощения просить у тех, кто не уберег его сына! Вот уж действительно нашли источник истинного знания!
Я раскрыл было рот — но так и не нашел ответа. Я понял вдруг, что, если начну сейчас пересказывать «Повесть о Туоре и Падении Гондолина», он не станет слушать.
Мы оба замолчали, не слишком дружелюбно глядя друг на друга. Созвучие действительно можно истолковать двояко. Как и те примеры, что он привел. Было бы желание. Кто же сидит передо мной? Блаженный? Полный дурак? Враг? Я начинал злиться. Я поймал себя на том, что мне просто необходимо заставить его понять свою ошибку. Он же верит ! Искренне верит! Но для этого мне нужна хоть какая-то зацепка, хоть какая-то точка совпадения… Но сейчас ничего в голову не приходило. Молчание затягивалось.
— Ну хорошо, — промолвил я, — но чем ему имя-то «Алкар» не понравилось?
Он пожал плечами.
— Не знаю. Это — Его решение. Разве Он не вправе? Вы же не станете отрицать, что Он свободное существо?
— Не стану. И что зло он по доброй воле выбрал — тоже не стану.
— А откуда злу взяться, если, по-вашему, Илуватар от начала благ? Ведь сказано — «нет ничего, что не имело бы своего начала во мне». Значит, и зло Мелькора, если он — Зло, тоже от Илуватара идет. Или, может, его Зло — на самом деле не такое уж и зло? А? Не так ли? Ведь «не может быть помыслов, кроме тех, что идут от меня»? — Он с усмешкой смотрел на меня.
— Упрощаете, сударь мой, упрощаете. Сказано было так: «Ибо я — Илуватар, и то, что вы пели, ныне я явлю вам, дабы узрели вы то, что сотворили вы. И ты, Мелькор, узришь, что нет ничего, что не имело бы своего начала во мне, и что не изменить никому Песни вопреки мне. Ибо тот, кто попытается это сделать, лишь откроет, что он суть орудие мое в создании вещей еще более прекрасных, чем он способен представить». Если вы не понимаете, то я вам разъясню. Эру говорит — «я Илуватар», то есть отец всего сущего, так что начало всего действительно в нем. И он вовсе не говорит, что они не смогут преступить пределов его замысла, он ведь прав! Ибо его замысел — это дать Айнур возможность творить. И ведь Илуватар не уничтожил ни одного из творений Айнур — даже творений Мелькора.
Он снисходительно улыбался.
— Все это прекрасно, сударь мой, если бы это было так. Замысел — это то, что Илуватар показывает Айнур в Видении. Это Предопределение, и преступать его никто не смеет.
Я сидел, онемев от растерянности, возмущения и беспомощности. Я не смогу с ним спорить. Ведь любое деяние можно истолковать как угодно, все зависит от того, с какой точки зрения ты рассматриваешь деяние. Для того чтобы убедить Борондира, нужно поначалу выбить у него опору из-под ног, чтобы он смотрел САМ, а не так, как ему вбили в голову. И я не был уверен, что у меня получится…
Я ничего ему не докажу. Ничего. По крайней мере, сейчас. И, чтобы не казаться окончательным болваном, я сказал:
— Ладно, оставим это. Не будете ли вы столь любезны… хм… научить меня сему неизвестному языку? Любопытно, понимаете ли. Кстати, кто все-таки говорил на этом языке? Или говорит?
Он немного помолчал, раздумывая. Затем кивнул.
Так мы расстались в первый день. Я был зол. Я был раздосадован. Я же знал, что прав, — но что я могу ему доказать? Здесь у нас разные правды. На одно и то же мы смотрим по-разному, и ни одно из объяснений нельзя опровергнуть. Как же он поднаторел все извращать! А чего же еще ждать, если их учитель зачинатель Искажения и Хозяин Лжи? А что правдивее умелой лжи? Ох, что же мне с этим блаженным делать? Задел за живое. Нет, я должен, обязан найти слабое место и доказать…
Как всегда, хорошие мысли приходят поздно. Правда, мое «поздно» имело место где-то ближе к полудню. Я спал всего часа три. Но я привык спать урывками, так что не особенно страдал.
Я сидел за своим любимым, до отвращения знакомым рабочим столом в архиве и пытался набросать свои мысли по поводу прочитанного, чтобы потом посрамить Борондира.
Читать дальше