Виктор Некрас - Ржавые листья

Утро в дверь стукнули — осторожно, но твёрдо.

— Великий князь идёт, — громким шёпотом сказала чернавка, просунув голову приотворённую дверь.

Изяслав сжался в кресле, покосился на спящую мать, что спала, так и не сняв праздничного убора, положил руку на рукоять меча.

Владимир остоялся в дверях, глянул на сына искоса.

— Где мать? — процедил с неприязнью.

— Спит, — так же холодно ответил сын. — Убивать пришёл? Попробуй только…

— Замолкни, щеня, — раздражённо бросил великий князь. — Буди давай.

— Зачем ещё? — Изяслав даже не шевельнулся. — Коль сказать что хочешь — мне скажи.

— А ты материн заступник, — Владимир поиграл желваками на скулах. — Гляди, не быть тебе великим князем.

— Коль таким, как ты, так оно мне и надо, — княжич стиснул зубы и сузил глаза. — Холопом краше.

— Ах ты, возгря! — грянул Владимир во весь голос. — Буди мать, говорю!

От княжьего рыка Рогнеда проснулась сама.

— Не рявкай, Владимире, — бросила она садясь. — Говори, чего надо. Судить меня будешь, или так катам сдашь?

— Судить тебя ещё, — скривился великий князь, словно от кислой ягоды. — Решили мы с боярами отослать тебя…

— Куда? — руки Рогнеды сжались, комкая покрывало.

— Поедешь в родные места вместях с этим поперечником, — он кивнул в сторону Изяслава. И добавил, видя, как вспыхнули её глаза. — Не в Полоцк, не надейся, там наместник как сидел, так и будет. Мои люди невдалеке от Витебска город заложили, Изяславлем наречём. Там и сидеть будете.

Он ненадолго замолк, глядя на мать и сына.

— А заступнику твоему великим князем не бывать вослед мне, это помни, — добавил он твёрдо. Повернулся и вышел.

Двина медленно и величаво катила тёмные волны к Варяжьему морю. К самым берегам подступал непроходный густой лес. Гордо высились великаны-сосны, подпирая небо густыми верхушками, хмуро ежились и хохлились прижатые к земле мохнолапые ели, белели в гуще леса стройные берёзы.

Лодья с разгона приткнулась высоким резным носом к пологому берегу. Колот довернул весло, прижимая корабль бортом вплотную, и негромко сказал:

— Подумай ещё, девка. Чего тебе здесь, в лесу-то?

Зоряна несколько мгновений помолчала, закусив губу, словно во что-то внутренне вслушиваясь, потом решительно мотнула головой:

— Нет. Мне надо сойти здесь!

— Да тут не то, что дороги, тут даже тропинки никоторой не видать, — древлянин вновь попытался воззвать к здравому смыслу девушки. — Куда ты пойдёшь? Давай хоть у ближней деревни тебя высажу! Ведь заблудишься.

Она? Ведунья? Заблудится в родных местах? Зоряна, сдержав смех, молча махнула рукой и прыгнула через борт лодьи, придерживая рукой узелок — невеликое бремя серебра и пожиток она взяла в родном доме, когда сбежала от Горлинки. Просто прошла днём в киевские ворота. Она ведь не боярская дочь, чтобы её в городе всяк в лицо знал, тем паче в таком огромном, как Киев. Хватило серебра добраться до радимской межи. А там её и подобрали древлянские молодцы с лодьи Колота. Кмети, что остались без дома, двора и огня, поняли без слов беглую девку.

На берегу Зоряна обернулась, махнула рукой древлянским кметам и зашагала, утопая в грязи по щиколотку, к лесу. Кормчий озадаченно покрутил головой и крикнул ватажным:

— Пошли!

Те дружно налегли на шесты, лодья отвалила от берега и, подхваченная течением, плавно пошла вниз по Двине. Колот искал новое пристанище для своих людей, и кто знает, не найдёт ли он его в кривской земле?

Зоряна, дойдя до опушки, обернулась вновь. Проводила взглядом лодью, потом на миг замерла, словно слушала что-то, неслышное другим, и, уверенно кивнув, нырнула в густой чапыжник.

Ноги сами делали то, что нужно — перешагивали через коряги и кочки, обходили лужи — земля становилась всё влажнее и влажнее, со всех сторон несло сыростью — перепрыгивали с корня на корень. А сама Зоряна шла мало не с закрытыми глазами — её вело не зрение и даже не чутьё — что-то выше и сильнее…

Меж тем лес преобразился: деревья стали толстыми и матёрыми, узловато-бугристые стволы густо поросли бурым и зелёным мхом, длинные космато-бурые плети свисали с нижних веток. За кустами мерзко хлюпало, хрюкало и чавкало, и Зоряна невольно сжималась и ускоряла шаг. Солнца почти не было видно — лес над головой уже шёл сплошной стеной, ветви деревьев порой смыкались над головой — лес становился всё страшнее и чужероднее, становился другим. Нечеловеческим.

Зоряну это не пугало. Она выросла в глубине такого леса, часто бродила по нему в поисках трав. Глубокий и дремучий лес и должен быть таким — чужеродным и надмирным. Нечеловеческим. Понеже лес — это огромное неведомое царство, в коем человек не хозяин, а робкий гость. Хозяева в лесу — Сильные Звери, лешие да Сам Лесной Хозяин, Волос, которого варяги зовут Святобором, а чудины — Тапио.