Гай Орловский - Ричард Длинные Руки

Борис сказал с достоинством:

– Да, наконец-то становимся цивилизованным миром. Уход от этого феодализма... я имею в виду не только христианство, но ислам, буддизм, вообще любую религию!.. Это мракобесие, простите за вычурное слово. Нет бога, нет дьявола, нет посмертного наказания за грехи в этой жизни. Может быть, в средневековье это было нужно, даже необходимо, но смешно просвещенного человека, что полдня проводит за компьютером, пугать озерами кипящей смолы и котлами, где сидят грешники, а черти подкладывают в огонь дровишки.

– А раз нет бога, – сказал Анатолий насмешливо, – то гуляй, Вася!.. Воруй, прелюбодействуй, лги, режь...

Борис возразил очень серьезно:

– А вот для этого и существует юриспруденция. И разветвленная система охраны порядка. И неотвратимость наказания, что поддерживается огромной армией полиции и прочих карательных органов. Нельзя надеяться на собственную оценку вины! А то один готов повеситься за украденную в детстве конфету, а другой и резню в детском садике сочтет лишь веселым отдыхом. А в законе права и обязанности для всех едины, что единственно честно и справедливо. Так что ты не прав, Толя. Прелюбодейство узаконено, ибо в нем нет ничего опасного, это все выдумки средневекового христианства. Ложь... ну, это по обстоятельствам, есть ложь и во спасение, праведная ложь, а вот насчет воровства и резни нынешняя система охраны порядка срабатывает лучше, чем заповеди «Не укради, не убий». Согласен?

Анатолий пожал плечами.

– Я что, по-твоему, за феодализм? Это я так просто... Слишком уж жестко ты отстаиваешь свое кредо. Нагло даже.

– А я вообще наглый, – сообщил Борис. – Дима, ты чего молчишь? Весь вечер как в воду опущенный!

Алина посмотрела на меня оценивающе.

– Придется мне им заняться, – заявила, едва не позевывая. – Кровь разогнать... или хотя бы качнуть с места на место. А то от застойных явлений всякие умные мысли появляются, а от них голова болит.

Я в самом деле чувствовал себя, как будто из меня вынули некий стержень, кости истончились, плечи обвисают, а мясо сползает под действием гравитации.

– Да, – произнесли мои губы. – Нет никакого Добра. Нет Зла. Ничего нет!

Борис вскинул брови.

– Дима, ты чего? У тебя того... кризис? Могу подсказать неплохого психоаналитика. Начинающий, так что берет недорого, но – талантлив, пойдет далеко! А пока вруби музыку погромче, включи телевизор, а сам засядь за стрелялку. И телефон не отключай. Пусть тебе звонят, отвлекают...

– От чего? – спросил я.

– От всего, – ответил он твердо и посмотрел в глаза прямо. – Живи просто, ни о чем не думай. Только ни о чем не думай! Как все. Не задумывайся. Просто живи. Как прекрасен этот мир, посмотри...

Они пробыли недолго, ведь мы просто возвращались с тусовки видеоконференщиков, ко мне заскочили по дороге отлить, а потом, как водится, по рюмочке еще и еще, за комп смотреть новые проги, перелапали новые сидюки с фильмами, то да се, и так до часу ночи...

Хохоча, ловили на площадке лифт, как такси. В нашем доме их два: малый и большой. Я вынес Алине одежду, опять вышла голая, она такое проделывает даже абсолютно трезвая, к великому удовольствию курящих на лестничной площадке соседей. Дверцы распахнулись, все вломились, как в последнюю электричку, а я потащился обратно.

Спать, сказал я себе. Сова не сова, но утром даже у совы голова свежее, а тонус выше. Долго чистил зубы, рассматривал себя в зеркале, такого красивого, умного, сильного... Но только гады этого даже не замечают, это только я пока вижу ясно, а они все как слепые. Снял часы, чтобы помыть руки. Горячая струя воды приятно обожгла пальцы.

Перед сном вышел на балкон. Обычно взгляд падает под тем же углом, как и на книгу или на экран ноутбука, но сейчас что-то заставило задрать голову. Звездное небо нависало четкое, непривычно яркое. Я поймал себя на мысли, что смотрю на небо... чуть ли не впервые. Вот так смотрел в самом раннем детстве, потом узнал, что оттуда никто палкой по голове не стукнет, и перестал обращать на этот привычный купол внимание. Не смотрим же на потолок квартиры...

Второй раз о небе вспомнил в старших классах школы. Был такой предмет – астрономия, но не профильный, можно было сдавать всерьез, а можно и не обращать внимания, и я, конечно же, как и все дети перестройки, обращал внимание лишь на то, что может пригодиться в реальной жизни.

От звезд какая польза, они ж за сотни и тысячи парсеков, а парсек – это такая жуть, что, когда я однажды пытался вообразить, прошиб холодный пот посреди жаркого майского дня. И, конечно же, больше никогда не поднимал глаза к небу, как и миллионы москвичей, что смотрят только под ноги и по сторонам, чтобы не упустить призрачный шанс стать миллионером.