Гай Орловский: Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Так вот молот иногда мог разнести в мельчайший щебень целую скалу, но в другой раз едва-едва раскалывал придорожный валун. И хотя расколоть валун тоже немало, но все же мне, жителю моего века, нужна зависимость – что от чего, а не здешнее: «Все в руке господа».

Я еще тогда, в дороге, бросал и бросал во все встречные камни, деревья, скалы, стараясь вычленить закономерности, а в Зорре ходил на задний двор, где глухие стены, упражнялся там. Даже придирчивый Бернард, помню, начал посматривать с уважением.

Сегодня, потерзавшись непонятными душевными муками – эх, нет здесь психоаналитика! – выбрал время, когда там не упражняются, – не люблю зевак, – вышел на задний двор и начал бросать молот в огромную наковальню. Не сокрушит, понятно, зато отработаю дистанцию, с которой еще есть смысл бросать, научусь сам ловить и бросать как можно скорее, не теряя драгоценные секунды на широкий размах...

– Из тебя выйдет воин, Дик, – послышалось за спиной голос. – Настоящий воин!

Бернард надвигался огромный, массивный, медведь в латах, а не человек. Все-таки великаны, от которых ведет род, – непростые ребята.

– Почему воин? – спросил я. – Может быть, я вот прям жажду в менестрельство! Всеми фибрами туда лезу.

Он отмахнулся.

– Да хоть жабрами. Я же вижу. Ты мечешь эту нечестивую штуку и... чувствуешь удовольствие, будто служанку завалил на сено.

– Какое удовольствие? – ответил я замученно. – Я всего лишь хочу, чтобы получалось, как я хочу.

Он кивнул с глубоким удовлетворением.

– А как, по-твоему, становятся мастерами? Вот так же: одно и то же, одно и то же. С мечом, щитом, топором, конным, пешим, в доспехах и без. Одни считают, что им хватит и первых уроков, пора и по бабам, а вот мы упражняемся и упражняемся... А потом и бабы наши, и вообще все наше! До горизонта и – дальше.

Острая печаль стиснула мое сердце. Молот прилетел, саданул меня рукоятью по пальцам, разбив в кровь, и рухнул под ноги.

– Все мне не надо, – вырвалось из меня тихое, словно стон умирающего зайца. – Мне совсем-совсем не все надо...

Бернард взглянул остро.

– Да? – рыкнул он. – А может, тебе надо больше, чем все?

Я поднял на него взгляд. Бернард смотрит серьезно, сочувствующе. Похоже, эта закованная в доспехи каменная глыба что-то чувствует.

– Боюсь, – прошептал я, – что ты недалек...

– От истины, – сказал он подозрительно, – или вообще?

Раздались звуки музыки, через двор шла королева, строгая, но улыбающаяся милостиво, одета для дороги в пурпурный плащ, золотая пряжка разбрасывает солнечные блики. Голубое платье искрится мелкими блестками, такие же голубые платья и на придворных, почти все моложе королевы, а двое совсем маленькие девочки с большими букетами цветов в обеих руках.

Я остановился, любуясь лучом света в темном королевстве терминаторов, где все лязгает, звякает, грохочет, грюкает, земля вздрагивает под тяжелыми шагами, будто во все стороны расхаживают гуляющие экскаваторы.

Королева Шартреза остановилась, заприметив нас с Бернардом. Бернард почтительно преклонил колено. Я поколебался, совсем недавно разговаривали с нею запросто, но Бернард прав: на людях надо вести себя иначе.

Я преклонил колено. Шартреза улыбнулась – похоже, понимает.

– Бернард, – сказала она певучим голосом, – я вижу, не оставляешь молодого рыцаря заботой. Наверное, смотришь далеко в будущее... где сэру Ричарду придется очень непросто?

Бернард поднялся, сказал густым сильным голосом:

– Ваше высочество! В сражениях смерть настигает всякого. Но для рыцаря сложить голову за короля, за королеву, за даму сердца – славная гибель, мужская гибель. Ричард молод годами, но рука его крепка, а сердце закалено в боях, как железо в горне кузнеца, а потом в кипящем масле. Неизвестно, кем бы он стал, но Тьма пришла в наши земли... и вот он выучился биться и по-рыцарски, и по-степняцки, копьем и мечом! Ему уже нет равных среди наших воинов в бою на секирах, а на алебардах я готов выставить его против любого из королевских воинов...

Шартреза рассмеялась:

– Ты так горячо его расхваливаешь!.. Это потому, что не можешь похвалить себя?

Бернард снова поклонился.

– Я человек простой, могу похвалить и себя. Но в Ричарда я так много вложил, что это почти что я!

Она осмотрела нас обоих демонстративно внимательно, за ее спиной захихикали придворные дамы.

– Спасибо, славный Бернард, – сказала она наконец тепло. – Спасибо.

Третий день я бродил по городу в тщетной надежде, что Лавиния выйдет за покупками или по каким-то еще делам. Здесь нет городского сада, но есть костел, сегодня пятница, дожить бы до воскресенья, а потом можно будет увидеть ее по дороге на воскресную проповедь...